Читаем Притчи Дмитрия Мережковского: единство философского и художественного полностью

Философско-религиозная концепция Мережковского становится глубокой основой его художественного творчества в период эмиграции, непосредственно влияет на выбор художественной формы произведений, создаваемых писателем. Своеобразие идей автора, манера изложения материала приводят Мережковского к созданию особого литературного жанра — философско-биографического романа-концепции, представляющего собой сплав нескольких литературных форм.

Несомненно влияние философской прозы Платона — «Диалогов» — на творческую манеру Мережковского. Основополагающим постулатом при создании писателем нового синтетического романного жанра выступает идея Платона соединить мысль и художественный образ в одну структуру. Используя платоновский принцип «взаимопроникновения логического понятия в художественный образ», Мережковский последовательно разрабатывает прием «персонификации идей», в качестве обязательного компонента включающий авторское отношение и позицию самого автора. Герои Мережковского становятся носителями идеи, разрабатывающими и проверяющими отдельные положения философской концепции писателя своей судьбой. Используя прием замены логического доказательства аллегорией — прием опять же заимствованный у Платона, Мережковский стремится передавать высокое и абстрактное через бытовое и конкретное. \210\

Восприятие Мережковским мифа через призму идеалистической философии Платона приводит писателя к использованию мифа как художественного средства для выражения собственных идей. Синтетическая природа мифа, сплавившая воедино глубинные духовные и философские пласты с эмоциональной и образной стихией искусства, как нельзя лучше соответствует устремлениям Мережковского, пытавшегося обрести новые формы для философии высшего синтеза, сметающей традиционные контуры романного жанра. Стремление сделать отправной точкой, главным героем и действующим лицом художественного произведения философскую доктрину, характерное для творческой манеры Мережковского, становится основой созданного им нового жанра.

Особого внимания заслуживает структура романов Мережковского, выводящего исходную философему за рамки собственно художественного повествования. Писатель посвящает философской проблеме особую часть романа — авторский монолог, который намечает круг вопросов и тем, поднимаемых в произведении, и несет авторскую оценку и осмысление предлагаемой проблематики.

Являясь духовным наследником Достоевского в философском смысле, Мережковский почти избегает его влияния в формальном творчестве. Если у Достоевского идея обусловлена внутренними качествами исповедующего ее человека, то у Мережковского — внутренний облик и поступки \211\ героя обусловлены и определены внеположенной ему идеей идеального мироздания. Эту идею во второй части произведений писателя своей судьбой воплощают герои произведений — Личности, следующие по духовному пути человечества, проверяющие и испытывающие на себе возможности обретения спасения и достижения духовного абсолюта путем обожения и соединения с духовной субстанцией.

Философская идея существует в романах Мережковского двояко. Она выражает собственно философскую мысль в рамках общей концепции автора, воплощается в авторских монологах, моделирует психологический облик героев, определяет духовные искания и перипетии их земной судьбы. Авторский монолог у Мережковского представляет собой образную художественную речь, насыщенную поэтическими фигурами и изобилующую экспрессивной лексикой, что обличает в авторе не столько созерцательного философа, сколько поэта и мыслителя-романтика, а местами и тип религиозного пророка, подчиняющего все свои действия служению одной идее. Подобный принцип построения авторского монолога обусловлен идеалистическим характером мировоззрения писателя и его приверженностью к художественному осмысливанию действительности путем создания образа. Частая замена логического доказательства эмоционально-экспрессивной образной формулировкой, с одной стороны, свидетельствует об особенностях способа познания мира писателем, основанного на приоритете \212\ «ночного» познания перед «дневным», с другой стороны, о поэтической природе творчества Мережковского. Хотя философская доктрина довлеет над образом в произведениях писателя, его герои не становятся «рупорами идей», а осуществляют свою собственную, индивидуальную судьбу. Земное существование героев обретает высший смысл, раскрываясь путем выхода их исторической жизни за рамки обыденности и включаясь в космический процесс, т. е. реальное историческое бытие начинает взаимодействовать с идеальными категориями.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология