Притчи. Стихи. Рассказы 1-15

Кстати надо сказать, что соседи эти вовсе не были не нищими, ни «поберошками» (какими их выставил Павел), и тем же летом они внесли необходимые деньги, подали необходимые заявления и провели себе воду, прокопав так же траншею, так же шумя техникой и рабочими несколько дней. И нельзя даже сказать что бы им стало завидно, а если так и сказать, то и зависть эта была белая, а не чёрная. Они всю жизнь прожили в своём доме и всю жизнь таскали воду в вёдрах из колонки; а теперь, когда увидели воочию весь этот процесс проводки воды в дом, то вдруг и решились и поняли как это по сути просто; а не решались они всю жизнь то по одним причинам, то по другим, то денег не было, то были деньги, да заниматься было не охота.

Надо ли говорить, как раздражил своих тихих соседей Павел, когда в первый год к нему еженедельно приезжали друзья, как он потчивал их шашлыком, как он увеселял их и себя громкой музыкой до самой луны. Зимой конечно ненависть на счёт Павла поутихла в сердцах людей, но все, не только низкорослые, но и другие соседи, с тревогой ожидали следущее лето. И ожидания их сбылись… С самой весны к Павлу снова повадились зажиточные знакомые на своих сверкающих блеском автомобилях. И вот тут-то терпению низкорослого соседа пришёл конец.

Жизнь его научила: какой родился — такой сгодился, тише едешь — дальше будешь. Он не был забитым, да к тому же в его возрасте даже у забитых людей забитость невозможно разглядеть. Но если посмотреть с другой стороны, то кто, из людей вообще, не забит? Ведь все из весёлых детей превратились в скучных взрослых. И вот такая видимо судьба была у низкорослого, что прорассуждав часть зимы, он не изобрёл иного решения, как сжечь дом Павла. Низкорослый понимал и про противопожарную безопасность, и про неуважение к людям, и так же он почему-то считал, что на такой машине, на какой ездит Павел (то есть на дорогой) ездят не иначе как «блатные», то есть те, которые могут решить вопросы и с полицией и даже с городским судьёй. Впрочем низкорослый имел право на такое мнение: Павел не упускал возможности повилять плечами, когда понимал, что на него устремлены взгляды. Сам же Павел был человек подобие ребёнка, был он выращенный в самых сладких условиях и не предал своих родителей, и делал всю свою жизнь всё, что бы они не были расстроены. Даже голос его был по-детски звонок и как бы всегда весел.

Нет ничего интересного в том, как сосед поджёг его дом, разве кроме одного нюанса: низкорослый был уверен, что соседей его нет дома, так как машина Павла отсутствовала напротив его дома — напротив дома Павла и наполовину напротив дома низкорослого. День был выходной и во все предыдущие дни наблюдений была выявлена закономерность, что Павел с семьёй уезжает куда-то отдыхать. Низкорослый не знал, что иногда к ним на выходные приезжала мать Павла и сидела с детьми; приезжала она не на своей машине, а на такси или же вовсе на общественном транспорте, так что определить её нахождение в доме было невозможно иначе, как заметив в окно — больше никак, — а плюс ко всему, низкорослый и понятия не имел о матери Павла, о том как она выглядит, и ни разу не видел её ни в окно, ни воочию.

Дом загорелся когда было уже заполночь и мать Павла задохнулась вместе с его маленькими спящими детьми. Низкорослый поджигал «незаметно» и заранее просчитал все возможные улики против себя, но тем не менее в первые же дни был разоблачён в преступлении, после чего сознался откровенным способом дознавателю в полиции.

Павел сошёл с ума от горя и однажды, в новой, съёмной квартире, его блондинка жена (которая надо сказать тоже горевала страшно) забеспокоилась как за Павла, так и за себя, — она почти не узнавала его, он настолько стал вести себя необычно и странно, что ей пришла мысль: ведь он может и руки наложить — как на себя, так может и на неё… Она вызвала скорую.

Павел был всё время задумчив, жену он предательницей не считал за то что она сдала его медикам, он был всё время молчалив и так же молча согласился с массивными санитарами поехать в больничку. В больнице он ни с кем не общался и находился сам в себе. Когда жена навещала его, ему было больно с ней видеться, у него было ощущение в душе, что нет больше ничего, а она лишь какая-то уцелевшая часть из его счастья, но вовсе не достающая для воскрешения самого счастья.

Некоторые друзья — их всего было пару человек — истинные друзья навещали его и их не пускали, потому что по нашим законам — Российской федерации — навещать псих-больных имеют право только родственники. Когда к Павлу пришёл однажды его брат (с которым он, в скобках заметим, был не очень-то близок в отношениях), Павел вдруг прервал своё молчание и как бы разверзся:

— Это я! Я убил их!

— Тихо, тихо, Паша. Не шуми. Люди же… — стал утешать брат.