Притчи. Ведический поток

Люди стали для него понятней. Он читал в них, как читал открытую книгу. Речь его стала скупей и убежденней и, главное, брала за сердце. Его слово всегда било в цель. Все многолюдней становились его маджлисы (собрания), прибавилось в обители и мюридов. «Толкуют мне о чуде, — говорил он своим ученикам. — Дескать, имярек за один день добрался до Каабы. Но на такое чудо способен и самум, за миг он долетит туда, куда захочет. Избавиться от двойственности, возвыситься из низости, подняться из невежества до разума, из бездуховности придти в мир духа — вот это чудо!»

Минул еще год. Поначалу Джалалиддин каждый вечер продолжал беседы с наставником, делился мыслями. Потом беседы стали все реже. Сеид все чаще уединялся.

Несколько раз заводил он речь о своем желании уехать в Кейсери. Но тот и слышать не хотел об этом:

— Отчего шейх хочет лишить меня друга и наставника? Разве плохо ему с нами?

— Два льва в одной пещере не живут, — ответил Сеид. — А друга ты вскоре себе обретешь!

Как-то летним жарким днем мюриды, желая угодить старику, посадили его на мула и повезли за город, в прохладу садов. Сеид задумался о своей жизни и не заметил, как мул, подойдя к обочине, потянувшись к зеленой траве, прыгнул через канаву. Сеид упал и сломал ногу. Оповещенный о несчастье, примчался Джалалиддин. Он раскроил ножом мягкий сапог, смазал место перелома болеутоляющей мазью, приложив травы, вытянул кость и крепко затянул ее в лубок из дубовой коры.

Сеид перенес всю эту операцию не поморщившись. Но когда она была закончена, молвил с глубоким упреком:

— Ну и мюрид у меня, молодец! Сначала перебил желание шейха уехать, а потом, чтобы он не мог осуществить его, перебил и ногу!

Краска раскаяния залила лицо Джалалиддина: какое имел он право удерживать наставника, если его сердце тянулось к свободе!

Вскоре нога зажила. Сеид начал готовиться к отъезду. С горьким чувством отпускал старика Джалалиддин, словно знал, что им больше не увидеться. Слишком уж слаб был Сеид.

Путник

Двадцать пятого ноября 1244 г. по дороге, ведущей в Конью, из Кейсери ехал одинокий путник, мерно покачиваясь в такт шагу низкорослого осла. Вряд ли бы добрался он до этой долины, если б не ахи[19], их напутствия и советы. От самого Тебриза ахи передавали его, как письмо, из рук в руки.

Сколько дорог исходил он, с какими только учеными людьми не встречался и шейхами не беседовал! И ни один не имел ответов на его вопросы, ни один не мог понять его бунтарский дух, вытерпеть непримиримость суждений. Даже великий мудрец Ибн аль-Араби, у которого многому научился путник, и тот был ограничен своей наукой, своими знаниями, он не мог отказаться от них. Но если наука из средства превращается в цель, то и она становится завесой перед Истиной. Когда он сказал об этом Ибн аль-Араби, тот только голову склонил:

— Безжалостен хлыст твоих слов, сынок!..

В Багдаде беседовал путник с достославным шейхом Эвхадеддином Кирмани и спросил его:

— Что творишь?

— Созерцаю месяц в тазу с водой! — ответил тот.

Не в новинку был путнику язык арифов. Шейх подразумевал: созерцаю абсолютную, совершенную красоту Истины в каждой капле воды. Отраженную красоту…

— Если не вскочил у тебя на шее чирей, подними голову! Погляди на небо, отчего ты не видишь месяц там? — сказал путник.

Если не понял его Ибн аль-Араби, не снес его речей Кирмани, то чего ждать от других?! Наверное, где-то на свете есть тот, кто мог бы понять его, стать зеркалом его души.

Путник въехал в город. У ворот сидели саррафы — уличные менялы. У них можно было разменять любую монету. Он бросил на коврик саррафа серебряный дирхем, получил от него десять акче, упрятал их за кушак, и, расстелив у стены караван-сарая циновку, уселся на нее, поджав под себя ноги. Он не торопился. За долгие годы странствий у него вошло в привычку, прежде чем начинать какое-нибудь дело, проводить один день вот так, сидя на улице, а второй — бродя по базару. Приметливому взгляду бывалого странника за эти два дня открывалось главное — чем и как живет город. И без особых усилий случай всегда посылал ему нужные встречи.

В ту памятную субботу Джалалиддин снова был приглашен на диспут. Темой диспута были два хадиса. Пророк Мухаммед сказал: «Первое, что сотворил Аллах — белую жемчужину». И еще сказал: «Первое, что сотворил Аллах — разум». Спор разгорелся о том, однозначно ли выражение «белая жемчужина» перворазуму.

Джалалиддин ехал по улице, опустив голову. Диспуты давно наводили на него глухую тоску. Казалось, ученые мужи собирались не для того, чтобы понять друг друга, а, напротив, ждали лишь оплошности или оговорки противника, чтобы поймать его на слове и показать собственную ученость.

Внезапно его конь остановился. Джалалиддин поднял глаза и увидел обнаженные до локтя жилистые руки, схватившие под уздцы его иноходца, редкую бороду и сверлящий взгляд странника.

Двадцать шестого ноября 1244 года встретились два человека, открыли себя друг в друге, поняли, полюбили. Не будь этой встречи, по иному чувствовали и думали бы миллионы людей сегодня.