Притяжение Балтии

²⁹ Эта общая высокая оценка балтийских народов и балтийских институтов русскими, даже более высокая, чем их оценка самими балтийскими народами, проявляется и в ряде ответов на некоторые конкретные вопросы, лишь косвенно связанные с такой оценкой. Так, среди предпринимателей-эстонцев по опросу 1996 г. 16,2 % считали, что при решении вопросов организационно-правового характера с представителями власти решающим фактором является взятка.

Среди русских так считали только 5,7 %. Проводившие опрос Р. Симонян и Т. Кочегарова пишут: «У русских предпринимателей представление о чиновниках государственного аппарата республики выглядит несколько романтичнее, чем у предпринимателей эстонцев» [Неэстонцы на рынке труда 2001, с. 85].

³⁰ Хотя русская молодежь склонна идентифицировать себя с русской национальной общностью меньше, чем представители старшего поколения, среди молодых русских видно скорее стремление к некоей неопределённой русско-европейской идентификации, чем к идентификации именно с теми балтийскими странами, в которых они живут. В этом отношении очень интересен один эстонский опрос 1995 г. Заявили, что они идентифицируют себя с «русскими ближнего зарубежья» 33 % русских 55—70 лет и только 15 % 18—24 лет. Но с «эстонскими русскими» старики тоже идентифицируют себя чаще, чем молодёжь, хотя различия и очень невелики: 71 % и 69 %. Зато значительно чаще, чем старики, молодёжь выбирает такие идентификации, как «европейские русские» (6 % представителей старшего поколения и 21 % молодых) и «балтийские русские» (16 % и 29 %). (См.: [Vihalemm 1999, р. 295].) На наш взгляд, это говорит о желании многих молодых русских в Эстонии всё-таки сохранить свою «русскость», одновременно «отгородившись» от России и сочетая её с некоей «общеевропейской» ориентацией. Возможно, свидетельством стремления избежать ассимиляции является и резкий рост православной религиозности эстонских русских, демонстрирующих сейчас значительно большую религиозность, чем русские в России и чем эстонцы. В 1998 г. идентифицировали себя как верующие 49 % русских и только 14 % эстонцев, русских в России — 34 % в 1996 г. и 40 % в 1999 г.). Посещали церковь чаще, чем раз в месяц, в 1998 г. 13 % русских в Эстонии и 6 % эстонцев (В России в 1996 г. - 7 %). (См.: [Хейно 2000, с. 244-246].) Ясно, что такая относительно большая религиозность не может объясняться влиянием эстонской среды. Скорее, наоборот, здесь действует некоторое «мягкое» стремление утвердить свою культурно-религиозную особость, дистанцироваться от этой среды. Очень характерно, что в Эстонии религиозность русских значительно выше в Таллине, чем в Восточном Вирумаа (Нарва, Кохтла-Ярве), где они проживают компактно и составляют большинство населения и где поэтому ассимиляционистские силы действуют слабее. (См.: [Хейно 2000, с. 246].) Таким образом, мы видим, что существуют не только ассимиляционистские тенденции, но и определённое стремление сохранить себя, избежать ассимиляции. Мы не считаем даже, что «записавшиеся» или «записанные» сейчас в эстонцы, латыши и литовцы русские обязательно полностью потеряны для русского народа. Из многочисленных исследований поведения иммигрантов в различных странах известно, что в ее следующих, уже полностью вписавшихся в новую среду поколениях может возникнуть стремление вспомнить свои корни и историческую родину и даже культивировать свою ставшую маргинальной «особость».

³¹ Это высказывание находит прекрасное подтверждение в данных справочника «Who is who in Latvia» (Riga, 1996), дающего краткие биографии представителей латвийской элиты. В правительстве Латвии из 28 членов кабинета к моменту составления справочника только один человек — носитель нелатышской фамилии, в сейме — 9 из 100 депутатов, из 170 представителей научной элиты — 30, среди деловой элиты в целом около 30 %, а среди представителей финансового сектора деловой элиты — 55 человек из 160.

³² Посол Латвии в России Я. Петерс в 1992 г. говорил даже о том, что в руках нелатышей — 82 % латвийского капитала.

"По данным российско-латвийских исследований 1993 и 1996 г., в 1993 г. латыши составляли 20,2 % латвийских предпринимателей, русские — 59,5 %, белорусы — 4,9 %, украинцы — 4,8 % и евреи — 2,8 %, в 1996 г. соответственно — 31,5 %, 53,8 %, 4,5 %, 4,6 % и 2,7 %. (См.: [Симонян 1997, с. 135]. ³⁴ Примеров подобного отношения к своей собственной стране и культуре, заглушаемых компенсаторным национализмом, можно привести массу. Стоит вспомнить у Достоевского образ Смердякова, жалеющего, что умный народ — французы — не завоевал глупый народ — русских. Мы лично не знаем аналогий этому образу ни у одного из классиков западноевропейской литературы. Между тем Достоевский не просто выдумал Смердякова. Он где-то слышал такого рода речи, а скорее всего эти речи произносила некая часть души самого автора, который, чтобы избавиться от подобных мыслей, приписал их отвратительному «недочеловеку». Трудно сказать, усилилось ли это негативное отношение к самим себе за советский период. Скорее всего, всё же усилилось.