Прицельное мышление. Принятие решений по методикам британских спецслужб

Россия как государство – правопреемник Советского Союза разработала активные цифровые методы информационной войны. Ложные истории распространяются в социальных сетях ее спецслужбами, дипломатической службой и государственными СМИ. Старая ложь о СПИДе стала утверждением, что COVID-19 тоже возник в американской лаборатории по разработке бактериологического оружия. Российская пропаганда оправдывает незаконную аннексию Крыма, нарушение территориальной целостности Украины, крушение рейса MH17, постоянные кибератаки на украинские компьютерные системы, попытку государственного переворота в Черногории и вмешательство в западные выборы. И все это – под барабанный бой информационной пропаганды. Урок, который мы должны усвоить, исходит из масштаба и скорости, с которой сегодня могут быть развернуты цифровые дезинформационные операции для распространения таких фейковых новостей, как то, что мы увидим в главе 10.

Риски публичного обнародования разведывательной информации

Как признавали офицеры разведки Комнаты 40 в 1917 году, всегда есть риск в публичном использовании информации, полученной от секретной разведки с целью разоблачения заговора или поддержания определенной версии происходящего. Этот урок был бы искренне одобрен аналитиками разведки, чьи оценки использовались для публичного оправдания решений правительства США и Великобритании о вторжении в Ирак в 2003 году.

Спустя десять лет после телеграммы Циммермана британское правительство вновь столкнулось с проблемой публичного оглашения данных секретной разведки, что имело серьезные последствия для разведывательных операций. В 1927 году Скотленд-Ярд и МИ-5 совершили внезапный налет на офисы Всероссийского кооперативного акционерного общества (АРКОС) в Лондоне[134]. Хотя АРКОС было торговым представительством, но из перехваченных и расшифрованных сообщений между ним и Москвой было известно, что оно также является базой советских подрывных операций. Рейд последовал за получением информации от хорошо осведомленного агента о том, что АРКОС снял копию с секретной документации войск связи, переданной в АРКОС неким сторонником коммунистов. Офис АРКОС находился в одном помещении с советским торговым представительством, которое пользовалась дипломатическим иммунитетом. Изъятие армейского документа послужило основанием для получения ордера на обыск на месте изъятия согласно несовместимой с дипломатической конвенцией деятельностью советской миссии.

К огромному разочарованию правительства Великобритании, никаких пригодных для использования в качестве компромата доказательств при обыске не было найдено. Этот налет вызвал яростную жалобу советских властей на беспрецедентное вторжение в помещения их дипломатического представительства. Затем публичный скандал привел к дебатам в Палате общин. Когда правительство было вынуждено перейти к обороне, премьер-министр Стэнли Болдуин счел необходимым оправдать этот рейд, процитировав в своем заявлении парламенту четыре телеграммы из Лондонской русской миссии в Москву, «которые попали в руки правительства Его Величества». Неудобная правда заключалась в том, что они были перехвачены и расшифрованы Правительственной школой кодов и шрифтов (GC&CS), предшественницей сегодняшнего британского Центра правительственной связи. Болдуина, разумеется, тут же спросили о том, как он добыл эту информацию, и парламент погрузился в дебаты длительностью в целый день о секретной разведке и советской подрывной деятельности. В ходе этих дебатов еще более неразумно было обнародована доступность для британского правительства тех каналов связи, которые Москва до того момента считала безопасными. Неизбежным результатом было то, что советские власти поняли, что их телеграммы читаются британскими шифровальщиками, и отныне отправляли такие сообщения только с помощью не поддающихся расшифровке шифрограмм, составленных при помощи одноразовых шифровальных блокнотов. Глава Правительственной школы кодов и шрифтов Аластер Деннистон (который показал себя как блестящий молодой криптограф в Комнате 40 Адмиралтейства во время Первой мировой войны и затем стал директором Блетчли-парка в начале Второй мировой войны в 1939 году) писал, что Болдуин «вне всяких сомнений счел необходимым поставить под угрозу нашу работу». С тех пор Великобритания практически не расшифровывала советские дипломатические сообщения высшего уровня.