Притворись моей сестрой

Когда Дженни говорила себе, что нужна своим родителям, она даже не представляла, насколько сильно. Спустя месяц девушке должно было исполниться шестнадцать лет, и, по сути, она все еще была ребенком. Ей хотелось, чтобы ее обнимали, лелеяли и о ней заботились. Вместо этого ей самой пришлось обнимать, лелеять и заботиться.

Но с другой стороны, она еще никогда так сильно не любила своих родителей.

«Не бойтесь, – думала она. – Все будет хорошо. Я сделаю так, что все будет хорошо. Какими бы ни были мои родители: богатыми или бедными, здоровыми или больными, более хорошими или более плохими. Это родители, которых я выбрала. Если бы я выбрала Нью-Джерси…»

Но нет. Так уж получилось, что она не прикладывала слишком много сил, не утруждалась в той семье.

– Помните, как мы ездили на пикники на пляж? – спросила она.

У них было одно любимое место. Идти до него от парковки довольно долго сквозь высокую траву. Само место располагалось на вершине гряды отполированных ветром и солнцем огромных валунов. Они брали с собой корзинку с вкуснейшей едой и сидели, наблюдая, как внизу купаются люди, а на горизонте идут лодки и корабли.

Родители улыбнулись ей и приятным воспоминаниям. Но улыбки были немного испуганными – они боялись, что Дженни снова исчезнет и кошмары вернутся.

– А помнишь торт в виде футбольного поля, который я сделала? – спросила мама.

Украшение тортов оказалось единственным увлечением, в котором она преуспела. Но, если Дженни все правильно запомнила, этот торт ели не на пикнике, а во время матча футбольной команды колледжа.

Память уже неоднократно ее подводила, поэтому девушка зачастую не верила собственным воспоминаниям. Приносили ли они на пикники корзинку с вкуснейшей едой или брали с собой бутерброды с арахисовым маслом? И все же где именно они съели тот торт, сделанный в форме футбольного поля?

Впрочем, подробности и точные детали не имели большого значения. Ценными были гревшие ее воспоминания, а они, в свою очередь, объяснялись тем, что она чувствовала себя окруженной любовью со стороны членов своей семьи.

– Мам, а давай сегодня испечем и украсим торт?

Глаза миссис Джонсон засияли радостью.

– Я не украшала торты с тех пор, как… – Голос, который раньше был таким уверенным, затих.

– С тех пор как я уехала, – закончила фразу Дженни. – Но я вернулась. Чем будем украшать? Что у нас есть? Марципан? Глазурь? Мармелад?

Мама беспомощно посмотрела вокруг, словно не понимая, о чем идет речь.

– Мне кажется, ты хранишь все необходимое в шкафу рядом с консервами, – сказала девушка и оказалась совершенно права.

Она вынула из шкафа пакет звездочек из мармелада и торжественно помахала им. Дженни убедила мать надеть фартук и найти рецепт бисквитного теста. Убедила отца вынуть мерный стаканчик и включить в розетку миксер. Интересно, где же раньше она слышала такой убедительный тон голоса, которым сейчас сама говорила? Где видела человека, с любовью склонившегося над кухонным столом? У кого наблюдала тот самый наклон головы и тот самый любящий и мотивирующий тон голоса?

У миссис Спринг. У своей биологической матери.

Ей пришлось отвернуться от Джонсонов, чтобы те не увидели, как побледнело ее лицо, и не заметили, как она неожиданно ощутила холодок, пробежавший по телу от ладоней до спины между лопатками.

«Нет, – подумала она. – Не получится быть и той и другой. Не выйдет быть Дженни Джонсон и Джен Спринг. Ты выбрала Дженни. Вот и будь ею. Будь самой лучшей Дженни, насколько это возможно, не оглядывайся назад и ни в чем не сомневайся».

«Дорогая Дженни», – начала письмо мать Стивена. Ее слезы падали на бумагу, оставляя пятна и бугорки, которые девушка неизбежно увидит.

Брат надеялся, что, читая это письмо, Дженни тоже расплачется.

Но он не знал, волнует ли сестру то, насколько правильно или неправильно поступила Ханна. Он и сам не знал, что было правильным или неправильным в сложившейся ситуации. Но точно знал одно – маме было больно. У нее нестерпимо болела душа.

– Миссис Джонсон больше Ханне так и не написала.

– О чем это мы сейчас говорим? – спросил папа. Он буквально становился в бойцовую стойку каждый раз, когда слышал фамилию Джонсон. Казалось, его борода начинала топорщиться, как встает шесть на спине кошки.

– О том, что было после того, как Ханна оставила у них ребенка, – ответил Стивен. – Они переехали, изменили фамилию, чтобы сектанты их не нашли, и больше никогда не связывалась с дочерью. Никогда не писали ей поздравления с днем рождения и Рождеством. Вообще больше никогда не писали.

– Не думаю, что для Ханны это что-то значило. Она не обращала на это внимание, – сказала мама.

– Ну и ты не пиши Дженни, – ответил Стивен.

– Не могу, не получается. Я не представляю себе, как Фрэнк и Миранда могли вычеркнуть дочь из своей памяти.

И продолжила письмо, в котором рассказывала то, о чем Дженни вряд ли хочет знать: об успехах близнецов в баскетбольной команде и о том, что Стивен получил на лето работу.

Парень думал о поездке в Нью-Йорк.

«Мы найдем эту Ханну. И она за все заплатит».