Притворщик-2, или Сага о «болванах»

— Здесь это не запрещается, — кротко ответил я. — И, потом, если вас так тревожит дым над моей половиной столика, можете перейти за другой.

— Вы не понимаете, — он вздохнул. — Мало того, что подвергаете опасности собственную жизнь, так еще создаете угрозу для меня.

— Неужели?

— Пассивный курильщик, знаете ли…

— Переходите в активные, — я протянул ему раскрытый портсигар. — Угощайтесь.

— Интересная мысль, — он ухватил сигарету из середины, вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул и щелкнул зажигалкой. — Благодарю.

— Пустяки, всегда к вашим услугам.

Несостоявшийся пассивный курильщик глубоко, со знанием дела затянулся и выпустил дым через нос.

— Хорошо-то как! — дождался заказа и передвинул одну из рюмок поближе ко мне. — Твое здоровье, растяпа!

— И тебе не хворать, изменник… — растроганно молвил я.

Толян Фиников, Грек, старый друг и бывший сослуживец, коварно предавший много лет назад Родину и едва не отправивший меня на кладбище. По официальной версии. Добрый совет, не принимайте на веру официальные версии, особенно, если их озвучивают в разведке. Тогда, пятнадцать лет назад, все запросто могло произойти с точностью до наоборот, начальство поначалу собиралось сделать врагом народа меня, а Толю повысить в должности.

Потом все, как водится, переиграли, Грек подло сбежал с казенным почти миллионом, а меня так и не повысили.

— В десны целоваться не будем, не поймут, — молвил он. — Хотя… — через три столика от нас, целомудренно обнявшись, обменивались легкими поцелуйчиками двое потрепанных возрастом субъектов одного пола.

— Не будем, — согласился я. — Как живется на иудины серебряники?

— Неплохо, — бодро отозвался он. — А как твои ребра?

— Давно зажили, — я залпом допил кофе. — Так и будем здесь сидеть?

* * *

…Грек употребил содержимое стакана, забросил в пасть кусок местной селедки и принялся жевать.

— Как тебе?

— В целом, неплохо, но… — он пошевелил пальцами. — Посол не тот. Наша-то селедочка повкуснее будет.

— Если такой патриот, — проворчал я, — возвращайся в Россию и жри ее в три горла. И, вообще, я не об этом спрашивал.

— Отвечаю на вопросы в порядке их поступления, — налил нам по новой, — твое положение описывается одним словом и это слово называется «жопа».

— А по второму вопросу?

— Просился назад, не пускают. Терпи, говорят, страдай на чужбине, рыдай в подушку.

— Соскучился по родным березкам? — посочувствовал я.

— По всему сразу, — он потянулся было за стаканом, но передумал и закурил, — один черт, через пару-тройку лет выйду на пенсию, прикуплю…

— Дом на Рублевке.

— На хрен. Прикуплю избушку в деревне, насолю грибов, наквашу капусты, затоварюсь водкой в сельпо и…

— Обязательно загляну на денек-второй, — пообещал я.

— Под такой закусь — на неделю, как минимум.

— Принимается, — согласился я, — а, что, все-таки по первому вопросу?

— А то сам не понимаешь, — мы чокнулись и откушали. Закусили рыбкой, — тебя конкретно, слили, боярин. Уходи на дно.

— Рад бы, не разрешают.

— Хреново.

— Кто бы возражал, — я тоже закурил, — на меня наезжали три раза. Первый раз подсунули для пробивки какого-то чайника, просто бросили под танк, кого не жалко.

— …Или они элементарно были не в курсе, на что ты способен, — возразил Толя.

— Может и так, зато во второй раз постарались.

— И, все равно, — он взглядом указал на полупустую бутылку, я кивнул, — ни хрена они о тебе не поняли, — принялся разливать, — никто здесь не знает, кто ты такой на самом деле, и штатники не знали.

— Китаец знал, — я поднял стакан на уровень глаз. — За Лю! — и выпил, не чокаясь.

— Не возражаю, — Грек повторил упражнение. — Все-таки, выручил.

— Не в этом дело, — я принялся сооружать сложный бутерброд. После выпитого, как всегда, захотелось есть. — Просто, ушел, думаю, последний из прежних.

— Осколок эпохи, бывшая живая история, — подхватил он, — сколько, по-твоему, он положил наших?

— Думаю, что немало, но и мы, сам понимаешь…

— Вообще-то, верно, — согласился он. — Тот еще был народный умелец. А погиб как какой-нибудь депутат, бах, и готово.

— Всех нас когда-нибудь, может быть… — трагически молвил я и вгрызся в бутерброд.

— Одно странно, почему именно так?

— А как бы ты хотел, мечом по шее или стрелой в жопу?

— Ты прожуй сначала.

— Уже… — я встал, пересек комнату, открыл холодильник.

— Грека, ветчины хочешь?

— После того, что ты рассказал, нет.

— Вот, и я — нет. Так, о чем ты?

— Почему стреляли в грудь, а не в голову?

— Зонтик.

— Какой зонтик?

— Обычный, мы сидели на открытой веранде под зонтом. Если стрелок располагался на верхотуре… — и замолчал.

— Что?

— В радиусе пятисот метров зданий вообще не было.

— Значит…

— Работал ворошиловский стрелок.

— Видать, так и было, — согласился он. — Хлопнули Лю и хлопнули, с кем не бывает. Помянули и забыли. Давай-ка прикинем лучше одно место к другому. Что мы, как ты любил говорить, имеем?

— До сих пор люблю…

— Тем более.

— Имеем мы, дорогой товарищ, полную жопу огурцов. Центр дуркует…

— Как всегда, — меланхолично молвил Грек.

— В этот раз с удвоенным энтузиазмом, — возразил я, — в местной резидентуре явно протечка, боюсь, в столице тоже капает.