Притворщик-2, или Сага о «болванах»

Поезд набрал ход, застучали колеса, замелькали огни за окошком. В дверь купе робко постучали.

— Да! — гаркнул я, не выходя из образа великого и ужасного.

— Не желаете чаю? — проводница поправила форменный кителек и очаровательно улыбнулась. — Или, может, чего покрепче?

— Постелите постель, — распорядился я, — потом принесете чай с лимоном.

— Да, конечно.

— Через двадцать минут я лягу спать. Предупредите всех, если кто вздумает шуметь, до Москвы не доедет, будет ночевать в КПЗ на первой же станции, — сурово молвил я. — Ко мне в купе никого не подселять. Все понятно?

— Понятно, — она нервно поправила прическу. — Не беспокойтесь.

— А я и не беспокоюсь.

Я лег на диван и провалился в сон, совершенно не беспокоясь о судьбе сумки подо мной. Ничего такого с ней не случится, потому что…

Почему, «потому что», я понял только несколько часов назад и всерьез засобирался кое с кого за весь этот цирк лилипутов спросить. Так сказать, без скидок на возраст и революционное прошлое.

Глава 32 И болван с болваном говорит…

Я вылез из-под земли на Маяковке, свернул налево и немного прошелся пешком до Малой Бронной. Зашел во двор, подошел к одному из подъездов и набрал комбинацию цифр на домофоне.

— Кто там? — прозвучал озабоченный голос Сергеича.

— Испанская инквизиция, — любезно ответил я, — открывай, старче и молись как Дездемона.

Вошел в подъезд и, проигнорировав лифт, поперся с сумкой на четвертый этаж. Не успел дотронуться до звонка, как дверь распахнулась.

— Проходи, Стас… — Сергеич вытер ладонь о краешек кухонного фартука и протянул мне. С опаской, между прочим, всерьез опасаясь, что я руки в ответ не подам. Руку я, конечно же, подал, но это ровным счетом ничего не значило.

— Здравствуйте, здравствуйте, дорогой товарищ, — я прикрыл за собой дверь и деловито защелкнул замки. — Полковник, блин, Федор Сергеевич Кандауров… — поставил сумку на пол и принялся расстегивать. — Выдающийся руководитель и мой бывший, блядь, друг.

— Ну, зачем ты так, Стас, — пролепетал куратор, отступая вглубь коридора.

— Как ты думаешь, — угрюмо спросил я. — Почему я не выбросил это, — я поставил сумку на пол. — В иллюминатор яхты или на ближайшую помойку в Питере?

— Теряюсь в догадках, — честно ответил куратор, с опаской на меня глядя.

Я достал из сумки тубус, взял его в руки и замахнулся.

— Стас, прекрати, — Сергеич выставил перед собой ладони. — Погоди.

— Ты знаешь, почему я только что не врезал тебе этой хреновиной по жопе? — деловито поинтересовался я, ставя тубус в угол. — Если есть предположения, поделись.

— Думаю, из уважения к моему возрасту, — ответил он дребезжащим старческим голоском и ссутулил хилые плечи. Получилось не очень, чтобы убедительно.

— Неверно.

— Может, оттого, что я, все-таки, пока старше по званию, — и добавил ехидно. — Твое-то мы пока не обмыли.

— Снова неверно.

— Тогда не знаю.

— Я не врезал тебе исключительно из боязни получить сдачи, — признался я. — Как же ты мог? Я, ведь, тебе верил.

— А что я мог?! — вдруг заорал он. — Извини, Стас, нервы, — взял меня мощной лапой за шею. — Что мы тут в прихожей орем, пойдем уже в квартиру.

— Сделать меня болваном, — я уселся за стол в гостиной и полез за сигаретами. — И ничего не сказать. Ну, вы и суки!

— Ты уже завтракал? — заботливо спросил куратор, пряча глаза.

— Нет, а при чем тут завтрак?

— Тогда не кури натощак, — вдруг с неожиданной для своих лет резвостью выхватил у меня сигарету.

— Ты что делаешь? — озверел я.

— Натощак курить вредно, — заявил он, затягиваясь. — Сейчас сходишь, помоешься с дороги, и милости просим на кухню.

— С каких это пряников?

— С таких! — взревел он — С тульских! — Сгреб меня за шиворот и поволок в душ. — Иди мойся, истеричка!

— Ну, и что ты хотел… — вытирая полотенцем голову, я вошел на кухню и обомлел.

Салат «Оливье», мой любимый, колбаска, сало, селедочка, вареная картошка в просторной, больше напоминающей тазик, миске. Огурчики, помидорчики, Сталин Кирова убил в коридорчике… капусточка. Графин с соком и запотевшая литровая бутыль национального русского напитка, того самого, что и в тени всегда ровно сорок градусов.

— Садись, — придвинул мне табурет Сергеич. — Выпить-то хочешь?

— Хочу, — с достоинством ответил я, помимо воли, присаживаясь. — Только, сначала ответь…

— Позавчера, — лаконично ответил старый головорез, наполняя емкости: большую рюмку и рюмку поменьше, — догадки появились несколько дней назад, а узнал только позавчера.

— У Грека они появились раньше, — я потянулся за рюмкой, но тут же получил по руке. — Ты что?

— Ничего, — сурово ответил он. Достал из нагрудного кармана три большие звездочки и забросил в рюмку. — Осторожно не подавись, у нас один мужик десять лет ждал майора, а когда присвоили, проглотил звезду. Пришлось вести в госпиталь, прямо из-за стола.

— Нет, ты все-таки скажи…

— Для всяких там подполковников эта информация закрыта, — отрезал он. — Могу сообщить только полковнику российской армии.

— Черт с тобой. — Я сгреб рюмку, нехотя чокнулся и употребил. Достал изо рта звездочки и выложил на стол.