Эту претензию отвергаем полностью. Более того, готовы доказывать прямо противоположное: приватизация предотвратила такой масштаб криминализации экономики, на фоне которого существующий сегодня показался бы детской игрушкой.
Массовое сознание судит по лежащей на поверхности видимости явления. Уровень криминализации действительно вырос. Но надо представлять ситуацию, с которой столкнулась наша команда, начиная приватизацию. В результате полного бездействия, неспособности проводить какие бы то ни было преобразования на союзном уровне и некоторого периода бездействия на уровне российском сложилось положение, при котором не приватизация, нет — массовое воровство уже шло без всякого контроля и без всяких правил. Обо всех этих штучках с арендой и полным хозяйственным ведением мы уже говорили подробно.
Могли ли мы на фоне всеобщей грязи и разрушения немедленно выстроить идеальное здание из мрамора, стекла и бетона? Не могли. Какие бы мощные блокираторы всеобщего развала ни закладывали мы в свои нормативные документы, превратить стихийное растаскивание государственной собственности в некий идеально упорядоченный процесс было просто немыслимо. Мы сделали все, что могли: повернули процесс стихийной приватизации в цивилизованное законное русло.
А поскольку поиск легальных границ велся на фоне почти разрушенной российской государственности, почти не действовавших механизмов исполнительной и законодательной власти, мы вынуждены были постоянно идти на компромиссы. Иначе никакого результата не было бы в принципе.
Так, например, проводя малую приватизацию, мы вынуждены были вводить конкурс вместо прямой продажи. При этом мы отдавали себе отчет в том, что, конечно же, не удастся избежать махинаций. Но вопрос ставился более прагматично: махинаций сколько — больше или меньше?
Мы убеждены: именно благодаря российской концепции приватизации удалось избежать беспрецедентной криминализации российской экономики.
Следующий сюжет.
“В ХОДЕ ПРИВАТИЗАЦИИ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИМУЩЕСТВО БЫЛО РАСПРОДАНО ЗА БЕСЦЕНОК”
Безусловно, случалось: сговор, мошенничество, а в результате — занижение цен. Но в абсолютном большинстве случаев этой проблемы не существовало вообще. Мы уже пытались изложить свой взгляд на проблему “приватизации за бесценок”. И все-таки возвратимся к ней еще раз, со своими аргументами, так как считаем ее чрезвычайно важной для понимания сути и смысла российской приватизации.
Стандартная претензия формулируется примерно так: есть завод, его оборудование стоит 10 миллионов, а его продают за 500 тысяч. Попытаемся объяснить.
Первое. Приватизируется не оборудование, а бизнес. Юридическое лицо. У юридического лица есть баланс. А у баланса — левая и правая стороны: активы и пассивы. В активах — оборудование, в пассивах — долги, не закрытые обязательства. Тот, кто приобретает предприятие, не только становится хозяином оборудования, но берет на себя и обязательства по долгам. И это радикально влияет на цену. Поэтому предприятие с большими долгами дорого продать практически невозможно.
Второе. Существует железный экономический закон, согласно которому цена бизнеса определяется доходом, который этот бизнес может принести. Например: возможный доход от ЗИЛа — вещь, наверное, хорошая. Но сколько нужно вложить, сколько сделать, чтобы этот доход в конце концов появился! Сотни миллионов долларов, полная переналадка производства, смена команды со всеми вытекающими отсюда скандальными последствиями. И за столь “радужные” перспективы платить гигантские деньги только потому, что лет 30—50 назад ЗИЛ был “гордостью” и “флагманом”?
В России 1992 года не было и не могло быть высоких цен при приватизации. Это объективная реальность. Вернемся к уже описанной здесь истории со “Связьинвестом”. Первый раз, напомню, его пытались продать не в 92-м, а даже в 95-м! И что? Не купили. У Березовского есть история про то, как он сам в то время ездил на Запад (в том числе и к Соросу), пытался найти инвесторов. Ему все отказали. А год спустя, в 1996 году, “Связьинвест” продали. За 1850 миллионов. Что произошло за год? Выборы президента, правильно. Но не только. Еще в течение этого года мы продали “Норильский никель”.
Дешево продали? Всего за какие-то 170 миллионов? Но вот мысль, которую мы отстаивали, отстаиваем и будем защищать дальше: к большим цифрам можно прийти последовательно только через цифры малые. И если вы изначально откажетесь продавать “задешево”, то никогда не получите больших денег.