Привет, Афиноген

– Половина города у меня полоумных друзей, – беспечно сказал Афиноген. – И у каждого своя мания. Не горюй, дорогая… Скоро больница. Вон он, приют страдальцев и душевнобольных. Заметь – эго не одно и то же… Наташа, любимая, я так и не купил сигарет.

Последние метры до входа в больницу он проделал со всей возможной быстротой и без сомнительного прихрамывания. Вот Наташа, а вот и сторож, который переместился со стулом прямо в вестибюль. Кроме этого, ничего здесь не изменилось. Так же, а возможно, и те же, горестно толпились посетители, такой же отражался от высоких стен микстурно–затхлый запах.

– Тапки несешь? – встретил его сторож вопросом. – Ну, милок, ты отчудил! Меня уж чуть с работы не сняли. Зачем пропустил? Куда пошел? – передразнил он кого–то. – Ты уж меня не выдавай, больной Данилов! Не выдавай добродушного старичка.

– Не выдам.

Сторож засмущался и как–то через силу, вроде его отталкивали, а он упирался, – приоткрыл дверь.

– Держи! – Афиноген протянул трешник. – Самая надежная валюта – советские деньги. Половина – твоя, на половину купишь мне сигарет. Договорились? ¹

Сторож не взял трояк, а мягко проглотил его в ши рокий рукав. Куда там Акопяну с его фокусами. Пускай едет в федулинскую больницу – поучится.

Халат лежал нетронутым под скамейкой на переходе второго этажа. Никому не понадобился. Афиноген снял ботинки и сунул их на место халата. В пристойном больничном виде он шагнул в терапевтический коридор. Вот тут были перемены. Пустовавший утром коридор сейчас напоминал прогулочную аллею у подножия Машука. Больные прохаживались с кружками и мензурками, собирались группами по два–три человека у открытых окон. Небольшая очередь выстроилась к столику Капитолины Васильевны – там отпускали целительные снадобья.

Проскочить незаметным Афиногену не удалось. Капитолина Васильевна устремилась к нему, расталкивая больных, подбежав, крепко схватила за руку с таким выражением, словно хотела повалить на пол и куда–то тащить волоком.

– Данилов, вы что? Вы как это? Где отсутствовали?

– Я был в туалете! – гордо и вызывающе ответил Афиноген.

– Как в туалете? Больше двух часов? – спохватилась. – Не было вас там, мы искали.

– Я был в туалете на третьем этаже. Что уж, право, нельзя человеку побыть одному, подумать?

Больше медсестра не стала рассусоливать, провела в палату, помогла стащить брюки, бегло ощупала повязку: как? тут как? не больно? – и убежала.

– Да, Генка! – взялся за него Гриша Воскобойник. – Навел ты шороху. Теперь тебе кранты, ясное дело!

– Выгонят, – без тени сомнения подтвердил Кисунов.

– У них тут полный аврал был. Сам главный прибегал. С Капитолиной дергунчик стрясся. Твой хирург ей крикнул: «Вы ротозейка!..» Под горячую руку вон Ваграныча обидели ни за что.

– Я не обиделся, Гриша, – отозвался Вагран Осипович. – Я не могу обижаться на людей, забывающих элементарные нормы обращения с больными.

– Главный велел ему заткнуться, Ваграну. Он стал про тебя заикаться, что имеет вроде подозрения насчет твоей психики, а…

Досказать Гриша не успел, потому что в палату ворвался взбешенный Горемыкин, влетел и уставился на добродушное улыбающееся лицо Афиногена.

– Знаешь, что за это бывает? – сухо осведомился Иван Петрович, загипнотизированный доброй, голубой улыбкой, призывающей его не к шуму и скандалу, а к дружескому долгожданному объятию.

– Виноват, Иван Петрович, – просто и задушевно сказал Афиноген. – Будьте снисходительны! В этом городе у меня никого нет…

– Только ты мне бредни насчет туалета не крути. Не надо.

– Это я пошутил с туалетом.

– Данилов! Мы ведь на работу сообщаем. Как думаешь? За больничный ведь шиш получишь.

– Деньги – ладно. Мне совестно, что я вас потревожил, Иван Петрович. Но и вы меня должны понять, как отец.

Афиноген заискивающе улыбался. Горемыкин не испытывал злости, она прошла, пока он бежал сюда с третьего этажа; все–таки он отчеканил:

– Я думал о тебе лучше, Данилов. Ты поступил гнусно. Подвел многих людей, которые ничем не провинились перед тобой. Они хотели тебе только добра. Ты их подвел. Не буду говорить, кто так делает – ты сам знаешь… – У двери обернулся и буднично добавил: – Давай на перевязку! В перевязочную.

– Хороший человек, – сказал Афиноген, – справедливый. И хирург изумительный.

– Не переживай, Гена, – посочувствовал Воско– бойник. – Может, еще оплатят больничный. Ты Капитолине конфет купи.

– Я ей куплю вишню в шоколаде, – сказал Афиноген.

10

Перепутались в моей голове реальные живые люди, действительные события и выдумка. Ночами стали сниться чудеса. Приснилось, как встретились Георгий Данилович Сухомятин и больной Афиноген. Ночью тайно вылупился из воздуха Сухомятин и пристроился на подоконнике. Чтобы его видеть, Афиногену приходилось задирать голову. Сухомятин во сне тоже был босой и в больничном халате. Разговор произошел короткий и без обиняков. Шепот Сухомятина растекался по палате, как сырой сквозняк: