Привет, Афиноген

Афиноген проводил невесту до конца коридора, заметил вскользь:

– Умные у тебя чересчур родители, Ташка. Учиться тебе велят. А если у тебя в голове пусто, чем тебе, золотая ты моя, ученье превзойти? Нет уж, ты правильно решила. Рожай, и никаких гвоздей.

Тяжелый выдался у Наташи счастливый вечер.

– Обидеть меня хочешь, Гена? Не смей!

– Что они в самом–то деле. Учиться! Пускай другие учатся, которые рожать не умеют.

Наташа попыталась заглянуть в его глаза, но ничего там не было, кроме обычного смеха, а смех этот обдал и толкнул ее синей твердой волной. Она ушла.

Она спешила без цели по улице Федулинска, и колеблющийся воздух раскачивал ее, ставшую легче воздуха. Над газонами роилось великое множество белых бабочек. «И я как эти бабочки, – подумала Наташа, – только не знаю, куда лететь. Но жизнь моя кончится скоро и плохо. Никто меня не понимает, даже ОН, Я хотела, чтобы он понял, как я люблю его, но нет,,

Он злой и веселый, ему меня не очень надо. Пусть. Я уеду в Москву. Дождусь, пока он выздоровеет, и уеду учиться. Пусть будет так».

У палаты Афиногена перехватил Гриша Волкобойник.

– Наконец–то. Я туда робею один входить. Кисунов в йога превратился…

Афиноген смело шагнул. Вагран Осипович лежал на полу плашмя, задрав ноги кверху, и пытался оторвать голову от пола. На вошедших он не обратил внимания, возможно находился в стадии погружения в нирвану. Понаблюдав за его потугами, Афиноген сказал Грише Волкобойнику:

– Этот человек своей смертью не помрет.

– Уж понятное дело.

Кисунов сел, бросил на них презрительный взгляд, отпыхтелся. Потом достал из–под подушки маленькое зеркальце и поднес его к лицу. Гримаса, которую он сам себе скорчил, Гришу Воскобойника глубоко потрясла.

– Генка, чего он так?

– Упражнение для мышц лица. Не пугайся.

Журнал с упражнениями валялся сбоку. Кисунов наклонился к нему, чтобы удостовериться в правильности и чистоте позы. Видимо, он обнаружил какую–то неточность, потому что еще шире разинул рот и рукой подергал себя за подбородок. Тут в его лице что–то слабо скрипнуло, и он обратил к товарищам по палате мгновенно ставший бессмысленным взор.

– Эй! – окликнул его Афиноген.

– Закрой рот–то, – попросил Воскобойник. – Глядеть ведь срамно.

Но Кисунов рот не закрыл, да и не мог его закрыть. Он себе вывихнул скулу. Несколько мгновений в палате царило скорбное молчание. Лицо Ваграна Осиповича с открытым ртом и вывалившимся из него сероватым языком приобрело выражение самосозерцания и высокомерного торжества.

– Что ж ты, гад, – не стерпел Воскобойник, – так и будешь мне больные нервы разматывать?

с – Он не виноват, – заметил Афиноген, – у него челюсть хрустнула. Пора, Гриша, вызывать медицинскую помощь.

До Воскобойника постепенно дошло.

– Гена, – уркнул он, плача крупными слезами, – спаси меня, кореш… беги за Людкой! Доконал меня все–таки Ваграныч, до смерти укокошил.

Вагран Осипович Кисунов с пола не подымался и вообще не шевелился. Отрешенный от суеты, о чем думал он в эту печальную торжественную минуту? К нему подлетела шалунья муха и пожужжала около рта. Он с обидой скосил на нее глаза. Но муха не влетела в готовую ловушку.

Афиноген привел дежурную хохотушку Люду, предупредив ее по дороге, что Кисунов снова хулиганит, как давеча при Капитолине.

– Закройте, пожалуйста, ваш рот, Вагран Осипович, – потребовала Люда официально, – некрасиво в таком виде сидеть на полу.

– Пусть на кровать пересядет, – поддакнул Афиноген.

Бедный йог на Люду поглядел с тем же выражением, что и на недавнюю муху. Наверное, там, куда он поднялся, не было места для мелких обид и огорчений.

– Беги за доктором, Люда, – приказал Афиноген, – дело, может быть, нешуточное.

Вскоре явился дежурный врач, по счастью, хирург. Долго не раздумывая, он ощупал лицо Кисунова стремительными короткими пальцами, сказал: «Сейчас!» – и нанес больному лихую пощечину. Рот Кисунова цокнул, как мышеловка.

– Прошу вас быть свидетелями, – обратился он я врачу. – Ваша медсестра пыталась оскорбить меня, когда я был в беспомощном состоянии по поводу травмы.

– Хорошо. Пошевелите зубами, пощелкайте.

– Не буду.

Почему?

Кисунов опасался вторичного вывиха. Все–таки, поразмыслив, он, не размыкая губ, маленько подробил зубами несуществующие орешки.

– Все, – сказал врач, – порядок. На ночь снотворное, а сейчас =– валерьянку, До свиданья.

Молодой, шустрый, он удалился, не оглянувшись, только Люде незаметно подмигнул.

– Торопится! – не преминул вдогонку уколоть своего спасителя воскресший Кисунов. – Кто мы им, разве люди? Даже не поинтересовался, как я себя чувствую. Узнать бы интересно его фамилию, голубчика. Только не любят они фамилию называть.

– Стыдно, Вагран Осипович, – укорил Афиноген. – Он вам жизнь сейчас спас, а вы – фамилию. Даже как–то неинтеллигентно с вашей стороны.

Григорий Воскобойник сказал веско, ответственно: