Привет, Афиноген

Его имя я, разумеется, узнал позже, а тогда, осенним вечером под липким моросящим дождиком, передо мной предстал рослый детина с открытым нежным круглым лицом, с мокрыми волосами, облепившими его голову, как шлем. Первый день «крутили» итальянский фильм, и толпы зрителей брали хилый кинозал приступом, чуть не разнося его по кирпичику. Весь Федулинск, казалось, собрался, чтобы поглядеть и осудить развратную и циничную жизнь итальянских буржуа. Во время фильма Афиноген кашлял, хохотал, содрогался всем своим крупным телом, потом сказал:

– Чушь какая–то! – и мирно задремал, даже всхрапнул малость.

Выйдя из кинотеатра, мы увидели, что дождик кончился и мостовые отливают черно–синим лаком. Воздух, напоенный чудным звездным мерцанием, был свеж и влажен. Мы побродили по сонному городу, слушая, как деревья роняют на асфальт толстые капли.

– Удивительно хорошо жить, – вздохнул Афино– ген. – Иногда этакий простор в груди – земли мало… Но куда это все девается, черт возьми? Не сама, то есть жизнь, моя или твоя, на них – тьфу! – наплевать, а вот такое ощущение пространства, восторг ночи и дыхания. Плакать ведь хочется, приятель, выть от тоски по чуду…

Теперь, спустя большой срок, я очень переменился, переступил в иное измерение, охладел сердцем к первобытному очарованию мира и реже вспоминаю дорогого приятеля Афиногена. Как он там поживает, одинокий мечтатель? Что с ним стало?.. Тот вечер и начало ночи остались легким оттенком, ничем не закрашенным пятном в моей чувственной памяти.

2

Афиноген встал в очередь за газетами. Воскресное июльское утро слегка подпалило Федулинск, и газетная очередь лениво отворачивала от солнца вспотевшие лбы.

– «Неделя» кончилась! – гулко и торжественно объявил из будки продавец, бодрый, загорелый до черноты пенсионер, со странно разросшейся к старости макушкой: издали можно было предположить, что у него две головы – одна большая и круглая, а на ней вторая – морковкой. Торговал он газетами, как ювелир драгоценностями. Подолгу задумчиво шелестел страницами, казалось, каждый экземпляр перед тем, как вручить покупателю, он бегло просматривал от передовой до колонки объявлений. Финансовые расчеты пенсионер производил в уме, болезненно закатывая глаза и морща без того сухой желтоватый лист лба, так что каждая морщинка на его лбу шуршала в унисон с газетами. Потом счастливо вздрагивал и с лихим стуком перепроверял себя на костяных стареньких счетах, установленных на деревянную подставку наподобие мольберта. Нередко он все же ошибался на две–три копейки в свою пользу. В случае конфликта – утомительно, в скрипучих тонах, препирался с покупателем, высовываясь из будки почти по пояс, грозил обидчику кулаком, но в конце концов возвращал сдачу, после чего обычно закрывал киоск на некоторое время, вывешивая табличку с надписью «Ушел за тарой».

Очередь периодически впадала в неистовство. Особенно недоброжелательно вели себя пожилые люди, хотя им–то, вроде, как раз следовало бы поддержать трудящегося' ровесника.

Афиноген пришел на площадь, собственно, не за газетами, а на любовное свидание. Газеты он читал с утра, для чего и выписывал целых три штуки – «Правду», «Советский' спорт» и «Литературку». В очередь он йристроился, чтобы скоротать время в обществе. Ему нравились люди, которые покупали газеты. Он чувствовал себя среди них уравновешенно. Разве можно сравнить очередь за газетами с очередью за пивом? Там людей сжигает низменная жажда, а здесь на лицах отражается возвышенное нетерпение – страсть к утолению информационного голода. Купив газету, можно уже, со спокойной душой переходить в очередь за пивом, которое, Кстати, в Федулинске продавалось редко, зато вкусом напоминало полезную женьшеневую настойку – мечту дистрофиков.

Впереди стоял в очереди Петр Иннокентьевич Верховодов, отставной подполковник, известный в городе общественный деятель, защитник природы и сирот. Сиротами Петр Иннокентьевич считал всех гуляющих без родительского присмотра детишек. Для них он держал в карманах галифе постоянный запас конфет и пряников. Одаривал сирот гостинцами Петр Иннокентьевич не бескорыстно, а лишь после того, как они выслушивали какую–нибудь из его поучительных житейских историй. Верховодов много лет жил один в двухкомнатной квартире и, конечно, немного растерялся и одичал. На вид ему можно было дать лет семьдесят пять.

Приметив Афиногена, Петр Иннокентьевич любезно пропустил перед собой двух мужчин.

– Здорово, Гена! – улыбнулся он Данилову. – Как оно ничего? Служба идет?

– Здравствуйте, товарищ Верховодов, – вежливо поздоровался Афиноген и крепко пожал сухонькую ручку подполковника. – Как ваше здоровье?