В соседскую квартиру Маша ворвалась как фурия. Вся семья Сидоренко была в сборе. Маша с порога начала кричать так, что все поняли: с ней истерика.
Еще бы! В такой ситуации вряд ли возможно избежать нервного срыва. Маша кричала, что Валерка – сволочь! Что он угробил ее мужика! Что теперь непонятно, выкарабкается ли он вообще! И что денег на вторую операцию у нее нет! И на сиделку нет! И на лекарства нет! И что если они считают себя порядочными людьми, то должны оплатить ей все эти расходы!
– Да сядь ты, сядь! – орал Валера, потому что перекричать Машу было невозможно.
Та захлебывалась рыданиями, выкрикивая фразы все более и более отрывисто. Видимо, дыхания на длинные словочетания ей не хватало:
– Вы! Должны сами! Понимать! Что по вашей! Вине! Он! Чуть! Не умер!
Валера подошел вплотную. Обнял ее. Она как будто ждала этого: затихла сразу, еще понемногу всхлипывая, но уже без слез и без выкриков. Прерывистое дыхание, заложенный нос, опухшие глаза. Она дала себя уговорить: ее усадили за стол, накапали успокоительных капель.
– Теперь расскажи спокойно, – попросила Ира.
– Ир, подожди! – перебил муж. – Я все понял. Да, я принес ему четвертинку. Он сразу выпил, закусил чем-то, не помню. Мы поговорили немного. И я ушел. Он был очень доволен, благодарил меня.
– Валер! – Ира аж впилась глазами в мужа. – Да ты в своем уме?! Ты чуть человека не убил! Ты понимаешь это?
– Да понимаю! Понимаю! Но он так просил меня. Не смог я ему отказать. Как другу, не смог…
– Ну и что ты наделал?
– Ну виноват! Виноват! Как мне искупить? – Валера готов был рвать на себе волосы от избытка чувств. – Денег я дам. Сколько нужно-то, Маш?
– Если честно, то много. Считай сам. – И она стала загибать пальцы. – Операция плюс отблагодарить врача. Потом сиделка круглосуточная. Дней на шесть-семь – это уж точно. Еще лекарства. Знаешь, ты можешь сам подъехать в бухгалтерию больницы и все оплатить официально, чтобы я даже не касалась. И врачу в конверте передай, сколько сочтешь нужным.
– Ладно, Маш! Все сделаю. Прости меня.
Я тоже, видно, дурак еще тот! – И он виновато отводил взгляд и нервно курил.
Кв. 24
И если Маша чуть успокоилась, то Ира была в ужасе. Во-первых, она совершенно не ожидала от своего мужа такой глупости! Просто открытием для нее явилось, что Валера может быть настолько бестолковым и даже преступно беспечным! И во-вторых, ей было жалко денег. Теперь уже орала она:
– Правильно Маша назвала тебя сволочью! Сволочь ты и есть! Как же ты запросто деньгами разбрасываешься! Мы годами на квартиру собираем, во всем себе отказываем, не отдыхаем, одеваемся с рынка… А он возьмет теперь и пачками будет деньги раскидывать! Платить за то! Платить за это!
– Ну а что делать-то? Что? Не помогать им? Бросить в беде? – надрывался Валера.
– Да если б ты таким придурком не был, то и не попал бы в такой переплет!
– Ну хорошо: пусть я и сволочь, и придурок! Все равно из ситуации как-то выходить надо!
– Вот как хочешь, так и выходи! А из дома копейки брать не смей! – Голос Иры звенел натянутой струной.
– Ир, да ты в своем уме? А где ж я возьму столько? Там, наверное, тысячи две долларов понадобится, если не больше. Это ж не простая больница, а клиника какая-то крутая…
– Раньше надо было думать! А не после драки кулаками махать! Что хочешь, то и делай, а со счета не смей снимать. И из дома, повторяю, чтоб ни копейки не вынес.
Валера посмотрел на жену пристально и с укором. Та отводила взгляд, суетилась на кухне. Повисла тишина, в которой слышался только стук тарелок друг о друга.
– Ты, оказывается, страшный человек, Ира! А я и не знал.
– Я страшный? Это я страшный?! – Ира хватала воздух ртом, прижимала руки к груди и уже собиралась было крикнуть в ответ на несправедливость мужа что-то обидное и грубое, но он направился к двери, взяв ключи от машины.
Вместо грубости вырвался обычный бабий крик, тревожный и несмелый:
– Ты куда? На ночь глядя?
– Деньги зарабатывать! – зло ответил Валера и хлопнул дверью.
Кв. 23
Маша вдруг поняла, что она не просто устала. Ее настигло озарение: она живет неправильно. Она, оказывается, не любит саму себя. Вот это да! Вот так открытие! Откуда оно? Как она вдруг осознала это?
Да очень просто осознала. Задала себе простой вопрос: если она себя любит, то как? И не смогла ответить. А как вообще надо себя любить? Это еще сложнее. Однако кое-какие кусочки разноцветной мозаики постепенно начинали складываться в узор, и Маша все полнее и полнее начинала видеть картину тотального пренебрежения к самой себе.