Привет, Джули!

Рабочая неделя подошла к концу, но выяснилось, что папа будет работать и в субботу. Поэтому мы с Четом весь день подготавливали землю к посеву газонной травы.

Именно в тот день Чет спросил:

— Вы ведь не собираетесь переезжать?

— Переезжать? Почему вы спрашиваете?

— Моя дочь предположила это вчера за ужином. Она думает, что вы приводите все в порядок, потому что собираетесь продать дом.

Конечно за работой мы с Четом говорили о разных вещах, но если бы он не спросил меня о переезде, я бы, наверное, не рассказала ему о мистере Финнегане, или дяде Дэвиде, или о том, почему наш двор в таком состоянии. Но он спросил, и я все ему рассказала. И мне стало легче. Я словно дунула на одуванчик и теперь наблюдала, как крошечные парашютики улетают прочь от меня. Я гордилась своими родителями, а глядя теперь на наш двор, я гордилась и собой. Мне не терпелось продолжать. Я могла бы даже покрасить дом! Я смогу. Смогу.

Чет выслушал всю историю и ничего не сказал. Мама принесла нам бутерброды, мы съели их, сидя на крыльце, в полном молчании. Но потом Чет вдруг кивнул на свой дом и произнес:

— Не знаю, почему он не вышел поздороваться.

— Кто? — спросила я, проследив за его взглядом. Штора в окне Брайса резко опустилась и я, не удержавшись, выпалила: — Брайс?

— Я уже в третий раз замечаю, что он наблюдает за нами.

— Правда? — Мое сердце забилось, словно птица, пытающаяся выбраться из клетки.

Чет нахмурился и сказал:

— Давай заканчивать и сеять, хорошо? Семенам нужно тепло дня, чтобы поскорее прорасти.

Но работа не отвлекала меня от навязчивой мысли: я все время думала об окне Брайса. Неужели он наблюдал? Весь оставшийся день я поглядывала на его окно. Видимо, Чет это заметил, потому что когда мы закончили и поздравили друг друга с отлично проделанной работой, он сказал:

— Сейчас он, может, и ведет себя как трус, но я верю в парня.

Трус? Ну что я могла на это ответить? Я просто стояла с пакетом от семян в одной руке и лейкой — в другой.

Чет долго махал мне, возвращаясь домой.

А через несколько минут я увидела Брайса. Вот уж не ожидала. Я-то думала, что он сидит дома и наблюдает, а он, значит, где-то гулял? Какая же я дура!

Я отвернулась и принялась поливать двор. Как же я злилась на себя! Надо же быть такой идиоткой! И тут я услышала знакомый голос:

— Двор выглядит здорово, Джули. Отличная работа.

Брайс стоял прямо у нашего забора. И внезапно я перестала злиться на себя. Теперь я злилась на него. Стоит здесь, словно какой-то начальник, да еще говорит мне: «Отличная работа»? Да он вообще не должен заговаривать со мной после того, что сделал.

Я уже собиралась все это ему высказать, но Брайс опередил меня:

— Прости меня за то, что я сделал, Джули. Это было... неправильно.

Я посмотрела на него — в эти ослепительные голубые глаза. И я старалась сделать то, о чем говорил Чет, — пыталась смотреть глубже. Какой он? О чем думает? Действительно ли ему жаль? Или это все показное?

Ничего-то я не увидела — я словно смотрела на солнце, так что мне пришлось отвернуться.

Не помню, о чем мы потом говорили, помню только, что он был очень мил со мной, и я улыбалась. Когда Брайс ушел, я закончила поливать двор и вернулась в дом.

Весь вечер я никак не могла разобраться в себе — расстроена я или обеспокоена? Даже не могла точно определить, что именно меня тревожит. Конечно, все дело в Брайсе, но почему я злюсь на него? Ведь он был таким... подлецом. Или почему я не радуюсь? Почему я просто не чувствую себя счастливой? Он ведь подошел к нашему дому. Стоял у нашего забора. Говорил что-то приятное. Мы смеялись.

Но я не злилась и не испытывала радости. Я лежала в кровати, пытаясь читать, и вдруг осознала, что беспокойство берет надо мной верх. Я чувствовала себя так, словно за мной кто-то наблюдает. Я так испугалась, что проверила окна, шкаф и заглянула под кровать, но страх не прошел.

Только к полуночи я поняла, в чем дело.

Во мне. Я сама наблюдаю за собой.

Висят и воняют прямо над моей головой

В воскресенье я проснулся с ощущением, что у меня грипп. Будто мне приснился один из тех страшных, необъяснимых снов, после которых просыпаешься в холодном поту.

Но у этих страшных снов есть одна особенность — как только ты просыпаешься, они исчезают. Их можно отогнать. Постараться вообще забыть о них.

Я вылез из постели очень рано, потому что вчера вечером ничего не ел и теперь был жутко голоден. Но когда я, на цыпочках пробираясь на кухню, заглянул в гостиную, я увидел, что там на диване спит папа.

Это было плохо. Это означало, что они так и не помирились, и теперь я чувствовал себя чужаком в собственном доме.

Папа повернулся, издал похожий на рев звук, потом натянул повыше плед и пробормотал в подушку какие-то ругательства.

Я прошел на кухню и насыпал себе полную тарелку кукурузных хлопьев. Я уже собирался налить в них молока, когда на кухню, пританцовывая, вошла мама и отодвинула от меня тарелку.

— Тебе придется подождать, молодой человек, — сказала она. — Эта семья будет есть воскресный завтрак в полном составе.

— Но я жутко голоден!