Привет из прошлого

Она любила хвастать моей безотказностью и порядочностью перед знакомыми, которые имели несчастье ранее ляпнуть что-то вроде "Куда тебе понять, Лариса, каково это воспитывать детей...". Лариса была страшно щепетильной к такого рода вопросам и обладала хорошей памятью. Поэтому в последнее время с нескрываемым удовольствием отыгрывалась на "обидчиках", чьи выросшие в любви дети не боялись, что от них в любой момент откажутся и вели достаточно расхлябанный образ жизни. Она любила повторять: "Вот я, считай, к чужому дитю подход нашла, что ж вы с родными то никак не справитесь?". Как бы мне ни хотелось, сколько бы я не старалась, для Королёвой я всегда оставалась чужим ребёнком. В наших с ней налаженных, неплохих, кстати, отношениях так и не проскочило той искры родственного тепла, что рождает в людях подлинное доверие. Отсюда и итог, мы вроде как не чужие, а молчим, сидя по разные концы стола, и с опаской прикидываем, чего друг от друга ожидать.

Лариса, видимо, решив покончить с моими терзаниями, отложила ложку в сторону, и устало потёрла веки.

– Лихо ты его, – слова Ларисы, прозвучавшие не то с осуждением, не то с восхищением меня, мягко говоря, удивили. Немое изумление наверняка отразилось и на лице, ибо она с усмешкой добавила: – Ты знаешь, о чём я.

Покраснев, я всё же решилась поднять глаза, холодея от одной мысли, что придётся как-то объяснять случившееся в кабинете Глеб Петровича.

– Даже не знаю, что на меня нашло...

– Всё ты знаешь, девочка, – невесело отмахнулась приёмная мать. – Давно надо было завести этот разговор, а я всё откладывала, думала, обойдётся. Да где ж там! С потаскуном-то моим всю жизнь, как на минном поле – никогда не знала, откуда рванёт. На материнстве своём крест поставила, всё ради него. Молодая была, наивная, а теперь дёргаться поздно, кому я нужна с обвисшей грудью и вторым подбородком? Никому. Своя такая же давно у каждого под боком. А с Глебом за двадцать шесть лет чего только не пережили, всё потихоньку преодолели. Совместное прошлое ведь не выкинешь, как устаревший хлам. Оно как любимая футболка, вылинявшая с десяток лет назад, бес слёз не взглянешь, а захандришь, так душу греет краше всех шелков.

Лариса смолкла, будто разом исчерпав все силы. Потянулась за пузатой кружкой с чаем, в которой крохотным солнцем плавала долька лимона, и, так и не отпив, уронила голову на руки. За все пять лет, прожитых под одной крышей, я видела её разной: грубой, несгибаемой, строгой, но ни разу ещё слабой. Рука едва заметно дёрнулась в неясном порыве как-то поддержать её, утешить, но в итоге так и осталась лежать у тарелки с почти нетронутым супом. Она не любила, когда к ней прикасались. Я не знала, относится это ко всем или только ко мне, только вдруг вспомнился первый же наш семейный праздник, когда мне захотелось объятиями выразить свою признательность за кров и заботу, а она дёрнулась, как от удара молнией. Больше в зону её личного пространства я не лезла, рассудив, что это и будет лучшей благодарностью. Вот и в этот раз меня вовремя остановил выработанный со временем рефлекс. Вместо неуклюжих прикосновений, я прокашлялась и, собравшись с духом, выдала единственный пришедший на ум выход из положения.

– Я могу, устроиться на работу, или даже на две, всё равно в этом году баллов для поступления на бюджет мне не хватило. Тогда я Глеб Петровичу и на глаза то попадаться не буду.

– Ох, Кира... в этом и есть твоя беда – ты всего боишься, – Лариса старалась говорить непринуждённо, но горячка, дрожащая в голосе, всё-таки выдавала её напряжение. – Боишься не угодить, ошибаться, любить. Такое чувство, что ты и жить боишься. Может и не твоя вина, но так тоже нельзя. Где за этой молчаливой, напялившей на себя мешок, серой мышкой ты настоящая? Сама-то знаешь толком? Я не психолог, чтоб в мозгах твоих копаться, со своей жизнью разбирайся самостоятельно, чай не маленькая. Скажу одно: Я всё это время стремилась видеть в тебе дочь. Возможно, недостаточно хорошо старалась, не знаю, по крайней мере, пыталась. Извини, сама видишь, не срослись наши отношения. Я и на удочерение согласилась только из-за Глеба. Думала, создадим полноценную семью он и куролесить перестанет. Пацана брать страшно было, мне подруга говорила к подростковому возрасту, они в том "Золотке" уже поголовно наркоманы и будущие уголовники, а с пелёнками возиться Глеб не хотел. Оставалось только девочку взять. Специально выбирала самую невзрачную, чтоб он не засматривался, кто ж знал, что ты лебедем станешь.

– Я не хотела...

– Да не бери в голову, – оборвала меня Лариса. – Не слепая, вижу, что Глебу ты поводов не даёшь, но и молча наблюдать эту муть не стану. Знаю я, чем такие дела заканчиваются. Я добра тебе девочка хочу и счастья, поэтому делай что хочешь, но возле дома нашего, чтоб я тебя не видела.