Привет, моя Аварийная

Чокаюсь об ее бокал. Выпиваю. Меня передергивает от вкуса. Не очень я шампанское…

Бокал не трогает. Мне уже сейчас хочется придушить ее и залить силой. Не по-настоящему, конечно. Это просто порыв. Опять издевается…

Достаю повестку в суд. Кладу перед ней.

Кольца, повестка… один бокал пустой, второй нетронутый.

Я смотрю на это все, и, наверное, моя крыша начинает подтекать. Почему-то рядом с ней всегда так, а сейчас особенно.

— Наряди елку, Яна, — не то чтобы я не понимаю, что это бред… — У нас семейный праздник.

Ее лицо болезненно вздрагивает.

— Она лежит на полу.

— От этого она не перестает быть елкой.

Открывает коробку, вытряхивает все сверху на ёлку. Потрошит гирлянды, конец с вилкой протягивает над столом, втыкает в розетку.

— Это что? — киваю я на елку.

— Авангард. «Я так вижу».

Гирлянды медленно мерцают, пряча за своими огоньками остальной хаос. Почти что сказочно.

Ладно. Пусть будет. Всё у нас через… авангард. И елка под стать.

Так…

Мне нужно сейчас сделать очень сложную, противоестественную для меня вещь. Но если я не сделаю это, со мной случится кое-что еще более противоестественное — ее не будет рядом. Совсем.

Встаю…

Медленно опускаюсь перед ней на колени. Ее глаза начинают увеличиваться. Я не могу прикасаться, и поэтому моя рука просто ложится рядом с ее.

Я не знаю, за что… Мне не за что. Но я видел, как на секунду с нее слетела маска тролля, и там, под ней, она плачет. Так, как будто бы есть, из-за чего. А значит, мне нужно…

— Яна… — хриплю я. — Прости меня…

Не знаю, чего я ожидал от этого. Но что-то идет не так. Я чувствую, как ее сносит. И ненависть ее чувствую, и разочарование, и отвращение.

Ее рука медленно отползает от моей, как будто я чем-то заражен.

— Если ты еще раз посмеешь извиниться… Я плюну тебе в лицо.

— Да за что?! — срывает меня. — Я не знаю, что тебе там наглючило… Но ты знаешь меня. И ты знаешь НАС. Неужели ты думаешь, что я стал бы с кем-то…

— Заткнись, Арчи. Мне неинтересно.

— Не прикасался я к Карине, и ни к кому другому тоже.

— Мне все равно.

Да, бл*ть, ДА! Я готов извиняться, оправдываться, обсуждать, договариваться, обещать! Что тебе еще нужно, что?!

— Я же НИЧЕГО не сделал.

— Не сделал. Больше не хочу иметь с тобой ничего общего. Открой дверь. Я хочу уйти.

Что за ахинея? — встряхиваюсь я.

Она пытается встать с кресла.

— Сидеть, — толкаю обратно.

О чем ты? — вглядываюсь в нее.

Она смотрит на меня так, как будто бы я обязан быть в курсе.

— Мне нужно в ванную… — отстраняюсь, позволяя ей встать.

Пять утра…

Достаю белье, застилаю диван. Убираю ее плед. Ухожу на кухню.

Люди говорят: утро вечера мудренее.

Я курю и жду, пока она ляжет.

И минут через сорок возвращаюсь.

Спит. Ни с краю, ни у стены. Ровно посередине. Под пледом. Мое одеяло и подушка — на кресле. Такой вот месседж.

Я могу разложить кресло и лечь. Но я не буду этого делать. С чего вдруг?

Забираю одеяло и ложусь рядом, притягивая ее за талию к себе.

Молча и остервенело пытается расцепить мои руки.

— НЕТ.

Я чувствую, как на моих кистях появляются содранные ее ногтями борозды. Перехватываю ее кисти, зажимая одной рукой, второй держу за талию. Пальцы чувствуют шрам. Они в правильном месте, наконец-то, мои пальцы.

— Спи.

Мы замираем, я слушаю ее дыхание. Оно такое, словно она рыдает. Но она не рыдает. Прикасаюсь пальцами к ее щекам, они сухие.

— Спи… — отпускаю руки, закрывая ладонями ее живот.

С усилием всовывает свои ладони между собой и моими. Замирает.

Спи, Яна, пожалуйста… Спи. Здесь. Со мной. «Как новый год встретишь…»

Гирлянды мерцают. Почти что праздник. С новым годом, Арчи, с новым годом.

Когда ее вырубает, и она расслабляется, спим мы почти как раньше, переплетаясь телами. Это тепло. Очень. И внутри меня практически расслабляется давно завязавшийся болезненный, удушающий узел.

Может, это и не очень уместно сейчас, но мое тело, чувствуя ее запах, сходит с ума, атакуя мозги горячими снами. Месяц я не прикасался к ней…

Я «голоден» до горячих обмороков. И мой член требовательно вжимается в ее бедро. Она спит, но дыхание ускоряется. Тоже снятся горячие сны?

Прижимаюсь губами к ее шее.

Не просыпайся только… Не хочу ничего вспоминать, осознавать, выслушивать, выпрашивать… Хочу чувствовать. Всё.

Пальцы двигаются вдоль стежков шрама к резинке стрингов.

Мое тело знает ее тело, и я расслабляюсь, отпуская его. Губы скользят по спине к лопаткам, между ними. И ее сонный стон заставляет мои глаза захлопнуться, превращая меня в совершенно неразумного… От возбуждения я, кажется, растекаюсь по дивану. Пальцы рефлекторно сжимают ее.

Резко напрягается. Проснулась!

С болезненным стоном прижимаюсь лицом к ее спине.

Это так правильно сейчас — продолжить то, что начали наши тела.

Давай… притворимся, как обычно… что любим друг друга…

Но она отстраняется. И мне кажется, что даже тот пожар, что сейчас пылает под нашим одеялом, застывает.

Нет, ничего, конечно, не будет.

Бл*ть…

И я переворачиваюсь на спину, пытаясь отдышаться. Мой член от возмущения сейчас вспорет одеяло, но нам, конечно же, ничего не обломится.

— Доброе утро, Яна, — мой голос срывается.

Вздрагивает.