Теперь я могу дольше глядеть на море между подергиванием удочки и перелистыванием мысленного списка дел.
Этот постоянно обновляющийся каталог моих забот в настоящее время состоит из следующего:
Потом я предаюсь обычному беспокойству по поводу домашних дел, с которыми я не справлюсь, пока не вернусь домой. Я задумываюсь над тем, чем же сейчас занимаются Шарлотта и Томас, носят ли они новые пижамы, которые я им купила в качестве подарка, облегчающего чувство вины за то, что бросаю их на какое-то время. Интересно, расчесал ли сегодня Грег волосы Шарлотте щеткой[16]
и занимался ли он с ней математикой? Правильно ли питается Томас? Что они ели на завтрак? Задавшись этим вопросом, я не сразу ловлю себя на том, что занимаюсь своего рода «холодильниковым порно» – представляю все продукты, за которые сейчас готова была бы удавить енотовидную собаку.– Наверное, это и вправду по-настоящему, по-скандинавски, – говорит Мелисса, утешая себя и потирая живот. – Ну, в смысле, добывать пищу.
Раз уж меня отвлекли от моих мыслей, то я считаю нужным возразить.
– Ну да, конечно!
– Что?
– Хочешь сказать: «Кинуть нас и не дать вообще никакой еды». Подумай об этом…
Мелисса на мгновение задумывается, хотя и сохраняет прежнее выражение.
– Идеальное разводилово, – объясняю я. – Облапошили дурочек. Уже слышу как денежки звенят – «дзынь»!
– Нет! – пугается она.
Я приподымаю бровь, а она снова потирает живот, уже не такая уверенная.
– То есть, я хочу сказать, вряд ли… Тебе обязательно всегда быть такой циничной?
Я немного думаю и отвечаю:
– Да. Всегда.
– Помнишь, как папа повез нас в аквариум, когда мама лежала с очередным приступом мигрени, и ты не верила, что рыбы настоящие? – спрашивает меня Мелисса. – Ты все кричала «Они марионетки!» и искала веревочки. А потом, когда не нашла, требовала показать, кто ими управляет?
Мышцы в уголках рта у меня начинают дергаться, потому что в кои-то веки я что-то смутно вспоминаю про большой стеклянный ящик и про то, как я была убеждена, что все это один большой обман.
– Ты уже тогда всех подозревала. Ты хоть верила в Санта-Клауса?
– Не помню, – отвечаю я. Но поскольку Мелисса инстинктивно не верит медикам, а я не верю всем остальным, то подозреваю, что настоящий ответ – «Нет».
– Наверное, нет, – добавляю я.
– Вот именно! Это я и хотела сказать!
После этого она возвращается к своим делам, то есть продолжает держать в руках удочку. Из-за облаков выходит солнце и на несколько мгновений ослепляет нас своим отражением на волнах. Я закрываю глаза и наслаждаюсь теплом, пока есть такая возможность.
– Ты чего улыбаешься? – спрашивает Мелисса.
– Улыбаюсь? Я не улыбаюсь, – я распахиваю глаза, приходя в полное сознание.
– Ну обычно ты и не улыбаешься, – соглашается Мелисса, переминаясь при этом с ноги на ногу. – Но я заметила легкую ухмылку! Ну согласись, ты хотя бы на миллисекунду нашла удовольствие в этой поездке?
– Нет!
– Ну ладно… – говорит она тоном, свидетельствующем о полном недоверии ко мне.
И я понимаю, что она может быть права.
Когда в лагерь возвращается Марго, выглядит она уже не так самодовольно. Триша устало бредет за ней, старательно обходя колючки, шишки и, возможно, овечьи какашки, чтобы не наступить на них босыми ногами.
– У нас есть еда! – объявляет Мелисса, хватая внутренности одной из рыб, которых поймал Магнус и отмахивая волосы запястьем, благодаря чему размазывает кишки по всему лбу.
Я любезно предложила помочь с костром (возиться с кишками мне не хотелось…) и поэтому сейчас тыкаю в него палкой, создавая видимость, что приношу пользу.
– Ну как ты, нормально? – шепчу я Трише, кивая на озабоченную Марго.
– О да, просто не так уж много нашли. Она все бормотала про себя: «Историю пишут победители». Упаси боже, начнется война…
Я догадываюсь, в чем тут дело. Марго раздражена, потому что на этот раз она не «победила» в добывании пищи. У кого-то фобия неудач. Уж мне ли не знать.