Мне было четырнадцать лет, и я протестовала против мира за то, что он позволил маме заболеть. Но поскольку я предпочитала протестовать в одиночку (по крайней мере, меня так воспитали), я вышла из дома и решила совершить то, что любители проводить время снаружи называют «прогулкой». Стемнело (я также не люблю темноту. Мне, пожалуйста, подайте город, сверкающий тысячами огней), и я испугалась. Мне казалось, что благодаря неохотному участию в семейных вылазках я помню короткий путь до дома, поэтому попыталась срезать через лес. И это, пожалуй, были самые ужасные шесть часов моей жизни.
Я никогда не отличалась умением ориентироваться – в любом смысле, а чертова природа обладает тем свойством, что она везде выглядит чертовски одинаково. Не было никаких удобных магазинов, или домов, или ориентиров, которые бы говорили о том, что я уже преодолела какую-то часть пути, прошла здесь дважды или иду по своим следам, продлевая свою пытку. Одни лишь деревья. И насекомые. А потом и летучие мыши. Я блуждала кругами, промерзая до самых костей, и боялась остаться там навсегда. Боялась никогда больше не увидеть маму, тем более что наше общее время уже было ограничено.
И тогда же я испытала свой первый приступ паники.
Заблудившись окончательно, я присела на корточки среди листьев, отчаянно глотая воздух и приказывая ногам работать. В конечном итоге они послушались, и я заплакала от облегчения. Не знаю, сколько мне понадобилось еще времени, чтобы вырваться из этого древесного ада и увидеть какой-то дом вдалеке. Несмотря на все уроки безопасности в школе, где нас убеждали, что не нужно подходить к незнакомцам, я поняла, что наилучший, если не единственный, шанс для меня – это попросить обитателей дома о помощи. Я мысленно приготовилась к тому, что меня, возможно, похитят и впоследствии, возможно, даже расчленят, но решила, что, по крайней мере, мне сначала разрешат позвонить домой, и это стоит того. Оказалось, что в этом доме жила наша учительница французского языка мадам Дина («Секс-машина»[18]
) вместе со своим мужем Клайвом. Они как раз играли в «Боггл»[19] и очень удивились, когда в их выходящем на теплицу окне проявилось бледное как мел лицо ученицы. Они действительно разрешили мне позвонить по телефону домой и угостили мятным чаем, пока я ждала, когда меня заберут. Мама была вне себя от ярости – пребывала в той самой странной родительской злости в связи с «облегчением», с которой я сама познакомилась годы спустя. Из-за соплей и потрясения дар речи ко мне вернулся лишь через два часа. Но по крайней мере никто меня не убил.С тех пор мы с природой и не ладим. Неудивительно, что слова Инге будто сковали мне льдом сердце.
– Посмотрите, кого я нашла, – громко говорит она, когда мы подходим к лагерю и застаем там Магнуса с Марго, соревнующихся, кто лучше потянется после пробежки. Увидев свою жену, он отпрыгивает от Марго, и его рука тут же ныряет в шаровары, чтобы быстро что-то поправить – как я подозреваю, небольшую эрекцию.
– Ты забыл продукты на первое время, – недовольным тоном обращается к нему Инге и добавляет: – Опять.
Мне становится как-то спокойнее на душе от мысли, что даже богини-амазонки бывают раздражены супругами. Или даже гневаются на них.
– Ну в любом случае вот они.
Инге отдает ему свой сверток и жестом показывает, что мы можем положить наши припасы.
– Пойду обратно, посмотрю, как там дети.
– Ладно, – бормочет Магнус со слегка пристыженным видом.
– О, у вас дети? – спрашивает Марго.
– Трое, – поднимает Инге бровь. – Магнус не говорил?
– Нет, не говорил, – качает головой Марго, не осознавая, что только усиливает неловкость ситуации.
Инге ничего не говорит, а лишь улыбается.
– И где они сейчас? – вырывается у меня. – Я имею в виду – дети.
– Гуляют где-то, – беззаботно машет рукой Инге, но, заметив, что мое лицо искажает нечто приближающееся к ужасу, добавляет: – Играют. Детям требуется определенная доля свободы. Мы называем это «здоровое пренебрежение».
В это мгновение раздается вопль, и в поле зрения появляется мини-викинг с соломенного цвета волосами. Магнус приседает, встречая его распростертыми объятиями, и подбрасывает его в воздух под громкий визг и заливистый смех.
– Осторожней, он ел ягоды, – начинает Инге, заметив перепачканные руки сына, но Магнус не обращает на нее внимания и снова подбрасывает ребенка в воздух, а потом переворачивает и держит за ноги.
– Магнус, смотри, он, наверное, слопал едва ли не больше своего веса, – снова предупреждает Инге. – Я бы на твоем месте…
Магнус по-прежнему не обращает на нее внимание, поэтому Инге поворачивается и уходит, бормоча себе под нос: «Раз, два, три…»
Словно по приказу ребенок отрыгивает, орошая пурпурной смесью ягод и желчи ноги своего отца.
– Фуууу! – Магнус опускает сына и пытается отскрести рвоту со своих шаровар.
Инге втягивает губы, подавляя улыбку, прежде чем сказать: «Я предупреждала», а потом обращается к ребенку: «Давай, пошли».
– Надеюсь, мы еще скоро увидимся, – говорит она остальным и уходит.