Привязанность

А, вот и пейзаж. Значит, великий северный Мэпплторп[62] мог делать и снимки на природе. По-видимому, лыжная прогулка, классический белый пик поднимается над темными тающими нижними склонами, живописный альпийский вид, может быть, это Маттерхорн[63]. Этот черный овал в центре, — возможно, вагончик канатки. Она щелкнула кнопкой. На следующем снимке была изображена в профиль бледная девушка, высовывавшая язык. Боже, это возлюбленная или девушка из шале? По крайней мере, это была не Майя, увидеть которую Джин смутно ожидала. Кожа у нее флюоресцировала, рыжие косички пылали. На кончике языка лежала большая белая клякса — опять снег. Она была втиснута в обтягивающее темное платье без пояса, и руки у нее тоже были темными, черными или коричневыми, словно бы в длинных вечерних перчатках. Джин начинала испытывать нетерпение. Она щелкнула кнопкой.

На следующем снимке та же девушка смеялась, закрыв глаза и подняв плечи, — Боже, это ведь та Ширли из паба, из офиса. Теперь кончики ее косиц были темными. Джин посмотрела пристальнее, но разглядеть все как следует не удавалось, было только видно, что и кисти, и руки, и плечи у нее были сплошь коричневыми, словно ее обмакнули в краску. На следующей фотографии была просто голая Ширли, белая как снег, полностью анфас, бессмысленно улыбающаяся. Без пушистого розового свитера и без коричневого платья ее груди выглядели даже еще крупнее. И с ними было что-то не в порядке — не только то, что одна из них была намного больше другой. Казалось, он сделал что-то с установкой цвета и одарил ее ярко-красными сосками, а может, они были просто измазаны губной помадой. Она боялась, что на следующей фотографии будет рот, покрытый той же помадой, и ощущала себя жалкой, в точности так же, как когда-то с Джиованой. С Дэном она чувствовала себя иначе.

Но на следующей фотографии снова была Ширли, белая как зефир, снятая со слишком большой выдержкой, — голова у нее была склонена, и пробор казался линией, прочерченной мелом. Что-то такое было у нее между грудей. Банан? Господи. Это было приготовление, или уничтожение, пломбира с сиропом, взбитых сливок, шоколадного соуса и сосков Мараскино. Так что же ей делать?

Джин подумала о той минуте, когда она прочла первое письмо от Джиованы и о своей решимости поговорить с Марком, о том, как эта решимость улетучилась, прежде чем ей представилась такая возможность. Пока он был заперт в сортире. Она заставила себя думать о тех месяцах, что были ею потеряны на «изыскания», о мучительном упражнении, в какой бы пируэт ни пытаться его обратить, к тому же таком старящем, как будто она добровольно приняла на себя его лишние годы. И всего этого неоконченного эпизода — долгого, заразного вымачивания в его грязной воде — можно было бы избежать, если бы она просто призвала его к ответу прямо тогда, в то утро на террасе.

Ни ванны, ни завтрака, ни сна — она позвонит Дэну, немедленно.

Его автоответчик уже заговорил, прежде чем его перебил задыхающийся голос:

— Алло?

Джин не могла не вообразить, что он был с кем-то еще, по какой же другой причине он запыхался бы воскресным утром?

— Мне следует вызвать полицию, — сказала она, не вполне понимая, откуда идут эти слова.

— Тпру! С чего бы тебе этого хотеть? Разве тебе не было хорошо, а, миссис Хаббард?

— Мне было хорошо, Дэн. Мне было очень хорошо. Просто из любопытства, это была твоя идея? Или это предложил мой муж? Устраивая небольшое увеселение — распространяя здоровье. Ладно, куда он отправился на этот уик-энд, скажешь ты мне или нет? Давай, Дэн, теперь между нами, ясное дело, секретов нет.

— Еще раз тпру — что за дела? — Теперь была его очередь говорить с крыши. — Не прошло и часа, как я с ним разговаривал — он сидит в своем Schloss[64], очевидно, погода совсем дрянь — разве он тебе не звонил? А что до прошлой ночи, то, честно говоря, я думал, что это была твоя идея — и к тому же очень хорошая. Перестань, Джин, ты же не рассердилась на самом деле из-за моей маленькой утренней карточки, правда? Благодарственной карточки. Ею я просто хотел поздравить тебя с пробуждением, а вовсе не огорчать. Ты выглядишь… гипнотически. Так и есть, сама знаешь.

Не удержавшись, она спросила:

— Почему ты так тяжело дышишь?

— Хочешь — верь, хочешь — не верь, но я только что пробежал через всю квартиру, чтобы ответить на звонок, — какая-то психованная позвонила мне, когда я только-только начинал дремать. Я не так уж здоров, понимаешь. Ложная реклама.

Это шло вразрез с ее замыслом. Его следовало остановить.

— Как ты мог сделать такое?

— Ох, Джин, если хочешь вернуться и посниматься по-другому, то, хм, я смотрю в свой ежедневник, и вроде бы я свободен, да, как ни странно.

— Как ты мог заниматься этим с Ширли?

— А, Ширли. Она жадновата до ширинки, наша Ширл. Но наша цель — приносить радость.

— Ты — просто скот, — без тени юмора сказала Джин, и, когда она выплевывала эти слова в трубку, у нее сжимались губы и перехватывало горло.