– Я так понимаю, что на рождество ты едешь домой? – как бы невзначай спросил он. На День Благодарения Стерлинг остался в городе, и Оуэн эгоистично радовался этому, но уже уговорил себя, что рождество придется встречать без Стерлинга. Хотя и не в одиночестве. Его пригласила парочка, с которой он познакомился в местном театре, когда работал там стажером. Джейк и Гэри были очень милыми, где-то жесткими, но в общем умелыми управляющими, и они были полны решимости сделать театр прибыльным и превратить его в светоч городской культуры. Оуэн до сих пор наведывался за кулисы, но если его интерес к театру слегка и поугас, то дружба с его владельцами – нет.
– Да… мама и Джастина ждут меня. Будет весело. – Оуэн заметил, что Стерлинг не упомянул отца. – Мы украсим елку и испечем печенье… Джастина говорит, что рождество – не рождество без домашнего пистолетного печенья. – Оуэн не понял, о чем речь, просто позволил Стерлингу продолжить, собирая книги и складывая их в стопки у стены. Стерлинг с виноватым видом поглядел на Оуэна. – Мне жаль, что я не могу остаться.
– В другой раз, – отозвался Оуэн – мальчику и так было не по себе оттого, что нужно ехать домой. Нет смысл все усложнять. – Может, ты сможешь вырваться дня за два до весеннего семестра, чтобы провести время здесь? –
– Да, конечно. Я думал забрать машину, если удастся получить разрешение на парковку у общаги.
– Не знал, что у тебя есть машина, – протянул Оуэн.
Стерлинг покачал какой-то старый стул, а потом поднял его и, вскинув бровь, посмотрел на Оуэна.
– Это во двор, наверное, – ответил он, потому что стул был шаткий, а обивка изъедена молью.
– Подарок на восемнадцатилетие. – Стерлинг явно говорил о машине, а не о стуле. – Сын Уильяма Бейкера не может ездить на старом драндулете, иначе отец никогда бы ее не купил.
– С машиной проще, – сказал Оуэн, вспоминая, что Стерлингу приходится бегать из общежития на работу – и зачастую из его дома в общежитие. – Бензин недешево стоит, конечно, но ты же не так далеко ездишь.
– Но я все равно не смогу приезжать на ней сюда, – закинул удочку Стерлинг. – Ну, то есть, все увидят ее у вашего дома.
Оуэн закатил глаза.
– Если это не ярко-красный «Порше» или что-то столь же броское, сомневаюсь, что кто-нибудь обратит на нее внимание, но я всегда могу заставить тебя парковаться за несколько кварталов и так и сделаю, если ты не прекратишь выделываться. – Он подошел к Стерлингу и отвесил слабый шлепок по заднице, отчего по телу того пробежала дрожь. – Перерыв закончен.
– Ясно, – сказал Стерлинг и улыбнулся, прежде чем унести стул вниз.
Пока его не было, Оуэн закончил собирать статуэтки и положил коробку на пол в спальне, где никто об нее не споткнется. Стерлингу пришлось еще несколько раз сходить на крыльцо, а потом он снова остановился передохнуть и наконец перешел к небольшому шкафчику, оказалось, здесь Оуэн хранил какие-то фотоальбомы.
– Эй, что это у нас? – Стерлинг поднял один из альбомов и осторожно открыл. – По-моему, это вы.
– Вполне возможно, – согласился Оуэн, подошел к Стерлингу и заглянул ему через плечо. Это были старые детские фотографии. Они давно выцвели, отчего яркие оттенки одежды восьмидесятых уже не так резали глаз.
– Милая рубашка. – Фыркая, Стерлинг показал на фотографию… да, полоски
– Я всегда был законодателем моды, – высокомерно хмыкнул он, но не смог сдержать улыбку, когда Стерлинг расхохотался. – Ну хватит, – сказал он. – У твоей матери наверняка есть фотографии, которые ты не хотел бы мне показывать. – Он уткнулся носом в шею Стерлинга и поцеловал, обняв за плечи. – Не хочешь пойти сегодня в клуб? Мы давно там не были, и мне кажется, что я не смогу снести по этой лестнице больше ни одной коробки.
Он редко брал Стерлинга в клуб, но, не считая парочки удивленно поднятых бровей оттого, что он связался с кем-то столь неопытным, все молча приняли его. Настороженность и сдержанность, с которыми тут относились к новичкам, быстро сменились одобрением. Стерлинг с головой погружался в то, что делал, к тому же то, что он был сабом Оуэна и другом Алекса, который тоже пользовался тут популярностью, играло ему на руку.
После нескольких часов наблюдений за Домами и сабами, а иногда и за разыгрываемыми для зрителей сценами, Стерлинг превращался в сущее наказание, взвинченный, взволнованный, возбужденный, не в силах скрывать свои эмоции. Это можно было бы обратить во что-то более полезное для них обоих, но Оуэну отнюдь не всегда хотелось иметь с ним дело в таком состоянии, когда собственное возбуждение и неудовлетворенность делали его страшно раздражительным.
– Звучит неплохо. – Стерлинг положил альбом и слегка повернулся к Оуэну, обвив рукой его талию и задев губами край уха.