— Ясно. Но может быть, как-то изменилось поведение вашего супруга? — Он говорил подчеркнуто вежливо. — Почему именно в последнее время явилось такое решение — уйти от него?
— Да ничего не изменилось, только мое решение изменилось! — резко ответила она. — И давайте не будем углубляться.
Но углубиться пришлось. И углубиться именно в этот неприятный для Кати вопрос — почему она решила уйти… Она наконец поняла, что скрыть что-либо не удастся.
— Он был болен… Он и сейчас болен… — Она мучительно искала нужные слова. — Он… словом, был несостоятелен как мужчина… И если хотите, это и есть его алиби. Ведь Лика была изнасилована?!
Следователь молча смотрел на нее. Катя на миг смутилась и продолжала:
— А почему именно сейчас… Просто накопились какие-то чувства… Не к Игорю. Он ни в чем не виноват. Просто я решила, что хватит так жить. Ведь это совершенно ненормальная жизнь.
— Хорошо. — Он наконец нарушил молчание. — Значит, вы не можете утверждать, что находились дома в те вечера, когда он поздно возвращался? А именно — пятого и шестого мая?
— Как? — ошеломленно спросила Катя. Сейчас она и сама потеряла уверенность, что была дома в те дни. Но, немного собравшись с мыслями, опровергла предположения следователя: — Неправда! Я была дома! Я не стала бы вам лгать! И скажите, наконец, к чему весь этот разговор?! Ведь чтобы подозревать человека, нужны какие-то основания?!
— Ну, мы его не подозреваем в совершении этих убийств, — холодно ответил некогда симпатичный следователь. — Мы просто сделали некоторые выводы… Что ж, придется вас с ними ознакомить…
— Да, прошу вас! — Катя едва владела собой. — Неужели этими основаниями послужили вам мои слова, что Игорь как-то общался с Ирой?! Но я сказала это, не подумав… Я не знала…
Она кривила душой, но не могла упрекнуть себя в этом — ей было очень страшно, и еще страшнее ей стало, когда она услышала следующее:
— Я думаю, для вас не будет большой неожиданностью то, что я вам сообщу… Ведь вы сами в прошлый раз обмолвились насчет женской интуиции… Нет, вы не правы в том, что мы арестовали его только из-за ваших слов…
— Арес… — Слово застряло у Кати в горле. Больше она ничего сказать не могла, прижала пальцы к накрашенным губам и сидела, превратившись в мраморную статую, мысли в голове у нее тоже сделались мраморными — тяжелыми, твердыми, холодными… Она молча слушала его.
— Видите ли, когда мы обыскивали квартиру Ардашевой, опрашивали ее соседей, мы выяснили следующее… Она близко общалась с неким человеком — и были сведения, что он был ее любовником… Были найдены их совместные фотографии. Не нужно было много времени, чтобы установить, кто был на них изображен… Я сделал следующее: оставил эти фотографии там, где они были, и установил слежку за домом Ардашевой. У меня было предчувствие, что убийца — если это тот самый человек, который изображен на фото, — явится за этими уликами… Мне было странно то, что он не избавился от них заранее, позволил обыскать квартиру Ардашевой… В сущности, это вроде снимало с него подозрения. Но были у меня и другие предположения. Одним словом, мы ждали. И в один прекрасный день дождались — он пришел, отпер квартиру, пустую, своим ключом, забрал свои фотографии и уничтожил их… Мы его допрашивали ранее, и он категорически утверждал, что не имел никакого отношения к Ардашевой. Мы допросили его еще раз… Выяснилось, что отношение он все-таки имел…
Следователь сделал паузу. У Кати сильно стучало сердце. Она не услышала ничего нового, но ее поразила одна мысль: Дима и следователь одновременно следили за ее мужем, подозревали его.
— У вашего мужа и у Ирины Ардашевой был общий ребенок, — закончил следователь. — Вы об этом знали?
— Мишка?!
— Значит, не имели понятия?
— О нет!.. — Катя отняла от губ руку, измазанную помадой. Бессмысленно посмотрела на нее. — Это просто невозможно.
— И все же это так. Что вы можете нам сказать сейчас?
— Я вас не понимаю…
— Я вас спросил: что вы можете мне сказать в свете того, что сейчас узнали? Вам больше нечего прибавить?
— А, вы думаете, что я вам лгала… Выгораживала его… Нет, мне прибавить нечего… Не знаю, что тут сказать. Значит, я была обманута. И давно. — Катя вдруг рассмеялась. Смех вышел нервный, придушенный. Следователь внимательно на нее посмотрел и налил ей воды. Она покачала головой: — Не надо! Что вам сказать… Я не думала, что она на такое способна…
— Она?
— Да. Я обвиняю только Иру. Постойте, помолчите… — Она забыла всякую вежливость. — Я хочу сама во всем разобраться… Значит, она хотела его увести… Я что-то чувствовала… Но я не понимала ничего… А все эти годы… Сколько лет Мишке?
— Три года. — В голосе следователя появились сочувственные нотки. — Может быть, нам стоит прерваться?
— Не стоит, — грубовато ответила она. — Не надо, не жалейте меня! Вообще не стоит тут никого жалеть. Я понимаю, что все получили по заслугам.
— О ком вы говорите?
— Да не о ней, не вообразите, пожалуйста… Я говорю только о себе… И может, отчасти о нем… Постойте… — Она недоуменно посмотрела на него. — А как же его болезнь?!
— Он не болен.