Привидения являются в полдень

— Она самая настоящая проститутка. Я могу повторить это слово сколько угодно. Я привык его повторять, но никогда никому не говорил этого. Я про себя повторял это слово всю жизнь… И мне этого было довольно, чтобы никогда не рассказывать никому о ней… Но тебе я расскажу. Я хочу, чтобы ты все знала обо мне, все… Я так устал молчать…

Он закурил и продолжал в более спокойном тоне:

— Она всегда была такой, сколько я себя помню… Нет, материальная нужда тут ни при чем. Никто не заставлял ее заниматься этим. Никто. Она сама выбрала такую судьбу. Ты ошибаешься, если представляешь ее на панели, всю размалеванную, в короткой юбке… Да в те времена такое было просто невозможно! Нет, мама поступала по-другому, она просто отдавалась всем, кто хотел этого. И красилась в меру. И одевалась совсем не так, как одеваются путаны. Одевалась, правда, очень хорошо и меня тоже одевала хорошо… Тут вы, девочки, были правы. Я ни в чем не нуждался. Но каково мне было знать, откуда все это берется? Она брала деньги у любовников. Их у нее было… Не соврать, штук двадцать.

Катя совсем окаменела. Она просто не знала, что можно сказать в ответ на это признание, а Дима все продолжал. Казалось, он счастлив возможности выговориться перед кем-то.

— Когда я учился в шестом классе, отец умер. Я думаю, мать была тому виной. Сердце у него было слабое, работа нервная… Да, он правда занимал какой-то пост в этом министерстве. Приходил всегда поздно. Усталый, нервный, вымотанный. Видел мать. Она всегда была чуть-чуть в подпитии, в расхристанном халате, с размазанным гримом. Это значило, кто-то сегодня у нас был. Я все это видел, ведь я приходил из школы, когда эти мужики еще были у нее. Мать никогда не показывалась с ними передо мной, они были в ее спальне… Я открывал дверь своим ключом, проходил к себе в комнату, закрывался там — у нас на всех дверях были замки… И врубал музыку на полную мощность. Чтобы ничего не слышать. Она всегда очень громко выдавала свои чувства. Они иногда тоже. Как ты думаешь, мог я считать такую женщину своей матерью?

— Не знаю, — выдавила из себя Катя. — Прости, но я же ничего не знаю… Говори, говори!

— Говорить? Хорошо, если тебя не тошнит. Дома у нас все было. Отец зарабатывал очень хорошо, у него была служебная машина, правда, личной не было… Он ездил в загранкомандировки, привозил шмотье… Мне и ей тоже. А она в этом шмотье принимала мужиков. Пойми, она занималась этим просто так… Из любви к этому делу. Ей надо было все больше любовников, все чаще их менять. Когда-то я выучил такое стихотворение:

Послушай, что Клавдий претерпевал,
Как почует супруга, что муж почивает,
То, дерзнув предпочесть палатинскому ложу рогожу,
И ночной башлык августейшая взявши блудница
Тотчас уходит, с собой одну лишь взяв служанку,
И под светлый парик волоса свои черные спрятав,
Входит она в вертеп, от тряпья устаревшего душный,
И в пустую отдельную клеть. Там она предстояла.
В золоте грудь, под именем ложным Лициски,
И казала свою, благородный Британик, утробу,
Тут, поцелуями встретя входящих и требуя денег,
Навзничь лежала она и многих вкушала дары.
А когда уже дев своих распускал содержатель,
С грустью она уходила, но что могла, хоть последней
Клеть запирала, еще горя раздражением страсти,
И утомясь от мужчин, уходила, еще не насытясь…

Дима читал эти стихи с каким-то застывшим, издевательским выражением на лице, и Катя слушала его, не шелохнувшись.