Приволье

— Неужели я ошиблась насчет Фимы? — все еще не поднимая голову и трогая носком асфальт, сказала Лариса. — А я почему-то была уверена, что у тебя с Фимой была любовь. Честное слово, так мне казалось. Значит, ошиблась.

— Да, выходит, ошиблась, — согласился я. — Теперь я хочу спросить у тебя, Лариса. Можно?

— Да, да, конечно!

— Ты — местная, ставропольчанка, хорошо знаешь села, хутора. Скажи, где находится хутор Кынкыз, на котором живет Ефимия с мужем?

— Какой Кынкыз? — Лариса усмехнулась и впервые смело посмотрела на меня. — Такого хутора я не знаю.

— Мне же сама Ефимия сказала, что они живут в Кынкызе.

— Это она, наверное, так, пошутила. Они живут в каком-то районе, а в каком — не знаю.

— Возьми свое легкое пуховое одеяло, — сказал я. — Пора спать. Да к тому же ко мне должны скоро прийти дядюшки и тетушки.

Лариса взяла постель, направилась в калитку и, задержавшись на секунду, оттуда сказала:

— Спасибо, что помог. Спокойной ночи, Михаил Анатольевич!

Я тоже пожелал ей спокойной ночи и ушел.

3

Когда я вернулся в землянку, мои дядья и тетки были в сборе и, не дождавшись меня, уже вели шумный разговор, не обратив на мое появление никакого внимания. Я присел на стул у порога, стал слушать и без особого труда понял: дети были обеспокоены не смертью своей матери, а тем имуществом, которое она им оставила, и главное из них — эта трехкомнатная, с сенцами и крылечком, землянка. Понял и то, что запевалой возбужденного, нервного разговора был дядя Анисим, совсем уже хмельной, с багровым лицом — наверное, еще и дома хлебнул водки. Его перебивал Антон, покручивая усы и выкрикивая басом:

— Не тяни, братень, не заворачивай в свою сторону! Ты тут не один!

Дядя Алексей подал свой тихий голосок:

— Побалакаем спокойно. Мы же тут все свои, из одной шестерочки. — Алексей поднялся, рукавом пиджака вытер мокрую, матово блестевшую лысину. — Хоть ты, Анисим и старший средь нас, а нельзя же так… Так нельзя, братуха…

Анна и Анастасия сидели на материной кровати, как бы желая показать братьям, что эта кровать с никелированными спинками, где спала их мать, была им сейчас дороже всего. Анна шмыгала носом, красным и мокрым, не отрывала от глаз скомканный влажный платочек и в разговор не вмешивалась. Пригорюнившись, она прислонила щеку к никелю и, казалось, совсем не слышала голосов своих братьев. Но когда Анисим вынул из кармана поллитровку и хотел было зубами, побыстрее, как это он умел делать, сорвать с нее жестяную шляпку, Анна спрыгнула с кровати, выхватила из рук Анисима бутылку и крикнула:

— Дурак! Черт! Хватит!

— Сама ты, некоторые из которых, порядочная дурочка!

— Ты уже с ума сходишь, Анисим!

— Не твоего бабьего ума дело! Отдай бутылку!

— О матери подумай, зверюка! Припомни, как она растила нас, свою шестерочку, как берегла, а ты после ее смерти в ее хате пьяный базар устроил!

— Отдай бутылку, кому сказано!

— Вот, получай!

Анна показала Анисиму дулю.

Анастасия молчала. Она не видела Анну и не слышала, что та говорила Анисиму. Ее занимали какие-то свои, и очень важные, мысли.

— Брось, Анисим, — сказал Антон, покручивая ус. — Больше пить не будем, а то, чего доброго, подеремся. Говори толком свое окончательное решение.

Взволнованная, бледная Анна села на свое место, бутылку, спрятала под одеяло, начала шмыгать носом и прижимать к глазам платок.

— Мое решение, некоторые из которых, простое и всем нам сильно выгодное, — говорил Анисим, прохаживаясь по комнате тяжелыми шагами. — Слушайте меня внимательно и смекайте. Землянку надо продать незамедлительно, а все вырученные деньги разделить поровну, на шесть долей. Могу вас заверить: у меня уже есть надежный покупатель, человек с деньгами, цену даст хорошую. Обещаю вам сговориться с ним так, что каждому из нас достанется по кругленькой тысчонке. А это немало.

— Погоди, братуха. Хоть ты старший среди нас, а нельзя же так, — тем же своим робким голоском сказал Алексей, встал и старательно смахнул с лысины испарину. — Нельзя же так… Как же так можно? Нельзя же, Анисим, так сразу…

— Алексей, ты — умный мужчина, а дурак, — невесело усмехаясь, сказал Анисим. — Чего затвердил, как попугай. Что «нельзя так»? Что? — Анисим побагровел. — Говори, а не мычи! И не жекай!

— Нельзя так сразу, — за Алексея ответила Анастасия, не глядя на Анисима. — Ты что, очумел уже и ничего не смыслишь? Ить только что схоронили маманю, а ты уже хату продаешь.

— А чего ждать? — спросил Анисим. — Тебе что, али деньги не нужны? А тебе; Алексей, тоже деньги не нужны? Сильно много зарабатываешь на своем грузовике, да?

— Бог с ними, с деньгами, одно только зло от них. — Алексей снова вытер рукавом лысину. — Я не об них, не об деньгах.

— Черт тебя поймет, некоторые из которых, о чем ты печешься. — Анисим сердился, ему казалось, что братья и сестры не хотели понять то, что он им так просто и ясно сказал. — Я уже говорил, могу повторить еще, что у меня имеется надежный покупатель. Землянка ему нравится, он ее уже осматривал. Он давно собирался поселиться в Привольном, по душе ему наш хутор. Так и давайте решать дело побыстрее.