Приволье

— Покупатель — это что, — сказал Антон, не глядя на брата. — А как же мы останемся без своей землянки? Мы же в ней выросли. Как-то получится непривычно…

— А у тебя, Антон, что, своего жилища нету? — Анисим усмехнулся. — Да вы что, некоторые из которых, смех надо мною устраиваете? Или дурачками прикидываетесь? Что значит: своя хата? Своя хата та, в каковой ты живешь. Так, а? Неужели это вам непонятно? Неужели требуется разъяснение и пояснение? Мы все, слава богу, имеем свои домашности. Так?

— Оно-то так, да и не совсем так, — не соглашался Антон. — Землянка мамина — это же наше, так сказать, гнездо. И как же можно его продавать или разорять? Да и не все мы тут, шестеро. Анатолия нету. Как же решать такое дело без Анатолия?

— Вот братухе Анатолию, скажу честно, эта материна землянуха нужна так, как собаке прошлогодний снег, — горячился Анисим. — Он давно отошел от земли, живет-поживает припеваючи там, в своей Конге, и пусть себе живет. А мы тут, на хуторе. И мы не можем, не имеем права оставить землянку пустую, без надзора. Она же через год развалится без хозяйского присмотра.

— Антон прав, без брата Анатолия дело решать нельзя, — сказала Анна, не отрывая платочек от глаз. — Надо вызвать Анатолия.

— Зачем его вызывать из такой дали? — Анисим наконец заметил меня. — Средь нас его сын Михаил. Вполне и по закону может заменить ба́тька. Как, Михаил, сможешь заменить ба́тька?

Я промолчал. Мне было больно и обидно. В этот вечер я не узнавал своего дядю Анисима Ивановича, мне казалось, что в бабушкину землянку ввалился какой-то пьяный грубый мужик, которого раньше я и в глаза не видал. Этот незнакомый мне мужик не стал ждать моего ответа, он уже забыл обо мне и, остановившись посреди хаты, спросил:

— Вы что же это, некоторые из которых, мои братушки и сестренки, или живете в таком достатке, что и в гро́шах уже не нуждаетесь? Или вы на них, на гро́ши, плюете, да? Вот, к примеру, тебе, Антон Иванович, — только отвечай, не кривя душой: тысчонка пригодилась бы в жизни? Как, пригодилась бы? А? Чего ж бычишься и молчишь?

— Само собой, — ответил Антон, не оставляя в покое свой ус. — От положенной мне доли не откажусь.

— И правильно, братень! Надо быть круглым дураком, чтоб от своего отказаться, — повеселев, продолжал Анисим. — Мнение Антона все слыхали?

— Погодь, Анисим, как же…

— Свое «как же» прибереги при себе, Антон, — продолжал тем же повеселевшим голосом Анисим. — Ну а ты, наш тихий да смирный Алеша? Ты что, богач какой? Живешь себе припеваючи, крутишь баранку, трешь свою лысину и ни в каких грошах не нуждаешься? Правильно я понимаю? Не нуждаешься?

— И чего прицепился с деньгами, — тихо и боязно ответил Алексей, и лысина его помокрела еще больше. — Нельзя же так сразу… Успелось бы… А то так сразу…

— Заладил свое, как сорока, — невесело смеясь, сказал Анисим. — Ты отвечай на мой вопрос: деньжата тебе нужны или не нужны?

— Маманина землянка, Анисим, лично для меня дороже всяких гро́шей, — ответил Алексей.

— Вот это ты молодец, Алеша, — поддержала брата Анастасия. — Именно дороже всяких денег.

Анисим, не отвечая Алексею и Анастасии, прошелся по комнате, остановился перед Анной, сказал:

— Анюта! Да перестань шмыгать, нос уже распух. Скажи тут, всем скажи: ты-то со своим муженьком-шофером богато живешь? Небось уже не знаете, куда тратить гро́ши? Тебе твоя доля что, не пунша? Или нужна? Не шмыгай, а отвечай членораздельно.

— Зачем ты меня сюда привел? Зачем? — И Анна залилась слезами. — Я тебе так отвечу: ежели и станем делить то, что оставила нам маманя, то разделим не поровну.

— Удивительно! — воскликнул Анисим. — А как же прикажешь делить? Говори, говори, как?

— По справедливости, — с трудом удерживая плач, ответила Анна. — Кто из нас живет победнее, тому выделить долю побольше, тому, кто побогаче, тому поменьше. Среди нас ты всех богаче, вот тебе и дать поменьше. А сестренка Настенька, все мы знаем, живет беднее нас всех, ей дать побольше. И я согласна с Алексеем: не надо пороть горячку.

— Знать, говоришь, не поровну? Одному больше, другому меньше? — переспросил Анисим. — Так, сестра, дело не пойдет. Перед покойной матерью все мы, ее дети, были равные. Да, я сознаю, у сестры Анастасии, верно, житуха горемычная. Одна без мужа детишек растила и сейчас еще мается. Но скажи, Настенька, ты согласна с тем, о чем сказала Анна? Или не согласна?