Приворот на крови. Серия «Приключения Руднева»

К участию Руднева в расследованиях у Лебедева отношение тоже было неоднозначным, он скорее терпел его, нежели дозволял, считая вмешательство в работу сыска частного лица делом исключительно сомнительным.

– Дмитрий Николаевич, гостями дома являются лица, к кругу которых вы принадлежите и в котором известны. Я не вправе просить вас раскрывать ваше участие в деле – а это непременно произойдет, если вы сейчас здесь останетесь – но мне нужна ваша помощь! – в голосе Терентьева слышались нотки мрачного отчаяния, как у человека, приговоренного к публичной и позорной казни.

– Анатолий Витальевич, я сделаю всё, что в моих силах! Для меня честь быть вам полезным! – твердо ответил Руднев.

– Спасибо! – Терентьев порывисто пожал протянутую Дмитрием Николаевичем руку. – Идемте в кабинет убитого. Покойника оттуда уже вынесли.

У Дмитрия Николаевича Руднева, на счету которого, несмотря на молодой ещё возраст, было свыше десятка расследованных крайне серьезных и тяжких преступлений, имелась одна существенная слабость, с сыскной деятельностью, казалось бы, несовместимая. Он абсолютно не переносил вида мертвецов, поэтому никогда не присутствовал на вскрытии и старался не оказываться на месте убийства, когда тела еще не были убраны. Всё, что касалось жертв, Дмитрий Николаевич исследовал по фотографиям, рапортам и медицинским отчетам.

Терентьев проводил Руднева и Белецкого в кабинет.

– Кроме тела здесь всё осталось, как было, – сказал Анатолий Витальевич.

Дмитрий Николаевич огляделся. Кабинет Михайловского был неожиданно скромным, практически спартанским, чего никак нельзя было сказать об остальном доме, роскошном буквально на грани безвкусицы.

Из кабинета вели две двери: одна в приемную, через которую они зашли, вторая – в примыкающую к кабинету комнату отдыха. В её дверях застыл полицейский, козырнувший при появлении Терентьева.

– Мы там всё проверили, – сказал сыщик вошедшему в комнату отдыха Дмитрию Николаевичу. – Степан Кондратьевич, это камердинер погибшего, говорит, здесь всё, как было при барине. Все вещи на месте.

Комната отдыха была еще аскетичнее кабинета: походная койка, простой деревянный стул, маленький, ничем не покрытый стол, на котором стояла масляная лампа да лежала раскрытая книга по каким-то инженерным расчётам, в углу комнаты висел образок с зажжённой лампадкой.

– У Александра Петровича были крайне скромные привычки, – заметил Руднев.

Он вернулся в кабинет и принялся осматривать стол.

– Анатолий Витальевич, ваш надзиратель, что привёз нас сюда, докладывал, что Михайловский ушёл от общества, чтобы написать ответ на телеграмму. Где она?

– Никакой телеграммы на столе не было.

– А при нём?

– Тоже нет. На трупе не было никаких документов.

Руднев подёргал запертые ящики стола.

– Ключ от ящиков был у Михайловского на цепочке от часов, – пояснил сыщик. – Секретарь, которого вызвали сразу же после трагедии, при мне осматривал ящики, ничего странного не обнаружил, но про телеграмму я не спросил.

– Позовите его.

Терентьев дал знак полицейскому, и тот кинулся исполнять с похвальным проворством.

– Может, он сжёг телеграмму, – предположил Белецкий. – Она могла быть конфиденциальной.

Он заглянул в камин, но тот был тщательно вычищен и явно не топился уже несколько дней. Руднев же поднял со стола и показал Терентьеву и Белецкому чистую пепельницу.

– Он ничего не жёг, – сказал он.

В этот момент в кабинет вошёл секретарь убитого – молодой человек, бледный и дрожащий так, что это было заметно глазу.

– Откройте, пожалуйста, ящики стола, – приказал Руднев.

Секретарь вынул из кармана ключ и трясущимся руками попытался попасть в замочную скважину.

– Вы позволите? – Белецкий нетерпеливо отобрал у него ключ, сам отпер ящики и вернул ключ секретарю.

– Проверьте, там, среди бумаг, должна быть телеграмма, пришедшая сегодня около двух по полудню. Что-то срочное, требующее немедленного ответа, – велел Руднев.

Они терпеливо ждали, пока секретарь перебрал бумаги. Привычные действия вернули молодому человеку самообладание, так что его поиски надолго не затянулись.

– Такой телеграммы здесь нет, – констатировал он.

– Кто сказал про телеграмму? – спросил Руднев, когда секретарь скрылся за дверью.

– Вдова покойного, – ответил Терентьев.

– Тогда с вашего позволения, Анатолий Витальевич, для начала я переговорю с ней.

Глава 4

Супруга покойного главы Управления казенных железных дорог, Елизавета Федоровна Михайловская, изволила принять Дмитрия Николаевича в своем будуаре. Она полулежала, откинувшись на подушки, на белой бархатной козетке с золочеными замысловатыми ножками. Подле неё сидел доктор и держал пальцы на тонком точёном запястье вдовы.

Елизавета Федоровна была женщиной невероятной, редкостной красоты. Даже теперь, мертвенно бледная и обессиленная, она выглядела исключительно прекрасной.

– Примите мои соболезнования, сударыня, – произнес Руднев, склонившись перед вдовой в почтительном поклоне. – В состоянии ли вы ответить на несколько моих вопросов?

Потерянный взгляд вдовы Михайловской с трудом сфокусировался на Рудневе.