Приворотное зелье

В декорациях к "Ричарду III" он тоже нашел очень емкую метафору - трон во всю сцену. Трон, и на нем маленький, как паучок, человек.

Капланян был театрален в самом прекрасном значении этого слова. Его постановкам были свойственны красочность, выразительные, несущие символ мизансцены, контраст прекрасного и омерзительного, возвышенного и натуралистического - на грани дозволенного.

...Несут гроб Генриха VI, убитого Ричардом. На нем черно-белое покрывало. Ричард наступает на него, оно спадает, и они с леди Анной играют этим покрывалом... А потом Ричард насилует ее. Сцена эта игралась весьма правдиво, чтобы вызвать отвращение у всех.

Не могу не вспомнить смешной эпизод, с ней связанный. В Тбилиси я играл эту сцену в концерте вместе с замечательной грузинской актрисой Медеей Анджапаридзе. Она и говорит мне, еще перед репетицией, со своим неповторимо обаятельным акцентом: "Только ложиться на меня нельзя: у нас это не принято".

В литературе Ричард III стоит в ряду таких героев, как Дон-Кихот, Фауст, Гамлет. К трактовке его образа подходили по-всякому. Его играли как демоническую, сатанинскую личность, как сумасшедшего, как клоуна. Я для себя понимал так: Ричард добивается короны ради великой цели. Ради нее он идет на унижения, интригует, предает, убивает. Он мучается от этого. Мучается, но продолжает интриговать, предавать, убивать, потому что знает: другого пути к трону нет.

В процессе работы я стал от этой трактовки уходить. Театральная роль, в отличие от кинематографической, начинает набирать силу и может осмысляться в ходе спектакля. Не только акценты, даже трактовка может существенно измениться.

Конкретно на этом образе, на этой исторической ситуации я утвердился в мысли: великая цель не может служить оправданием пролитой ради нее крови. Эта кровь входит потом в условия жизни и становится нормой, непоколебимым правилом жизни, оправданием любого убийства.

У Ричарда была одна только цель: испытав унижения, испив из чаши всеобщего презрения, горбатый карлик просто захлебывался в ненависти к людям и мечтает об одном - всем отомстить.

А для того ему нужна была власть, и он использует любые средства, чтобы ее достичь. Он жесток, коварен и хитер. Но умен, чтобы скрывать это. Он лицедействует, притворяется на каждом шагу, изображает милосердие, гнев, добродушие, вожделение, даже жестокость. Он играет с такой убедительностью, что волосок невозможно просунуть между правдой и тем, что он изображает. Блистательный злодей, он и блистательный актер.

Сам он не убивает. При нем неотступно находятся три головореза, киллеры по-современному, которые хладнокровно, как свиней, закалывают всех, кто мешает ему на пути к власти.

В пьесе есть сцена, когда Ричарда мучают кошмары, призраки убитых им людей. Мы отказались от нее. Совесть, этот "когтистый зверь, скребущий сердце", не терзает Ричарда. Ни в чем он не раскаивается. Никого он не любит, ни перед кем ему не стыдно, он всех презирает.

Надо сказать,, в театре меня критиковали за эту работу. Говорили, что король Ричард должен быть обаятельным, мягким, интеллигентным даже, чтобы этими своими качествами привлечь людей, обмануть их. Я отвечал своим оппонентам, что вся структура его жизни, смысл поступков не соответствуют такому характеру. Он может только прикидываться таким - мягким, любящим, сочувствующим. На самом деле он другой, все это театр, который он разыгрывает перед людьми.

Но почему ему верят? В том-то весь трагизм жизни: я понимаю, что это дурной спектакль, розыгрыш, но у меня нет возможности закрыть занавес этого театра. Разве сами мы не были такими же все понимающими зрителями целой плеяды подобных правителей? Видели ужас, видели ложь, ошибки, но ничего не могли поделать. Ричард прекрасно понимал, что, пока он наверху, его зрители бессильны. Потому он и не скрывает свои подлости, но маску лицедея все-таки не снимает, хотя его мало волнует, верят ему или нет.

Потому я играл его ничтожным, трусливым, как всякое ничтожество, и коварным.

Все монологи Ричарда я обращал прямо к публике. Совершив какую-то очередную пакость или одержав в чем-то победу, он похваляется перед зрителями: "Ну, не молодец ли я? Хороша работка?" И как бы делится с ними своим сокровенным, объясняет тайный механизм своей игры.

Скажем, знаменитая сцена с леди Анной у гроба ее свекра, убитого Ричардом. По-разному решали ее и решают в разных театрах, в разные времена. Кто трактует ее как момент зарождения любви леди Анны к Ричарду, в ответ на его влюбленность, кто - просто как ее женскую слабость и поиск опоры. Мы мыслили так: не влюбленностью, не обаянием, не сверхнапряжением чувств Ричард завоевывает Анну - он насилует ее тело и душу, и она от этого ужаса готова на все согласиться, даже на брак с ним. А ему важно было сломить ее. Он боролся не за любовь, а за корону, за королеву.