Привороженные (СИ)

А на ночном небе уже воцарилась луна, почти полная, пока еще немного кривобокая. Настя задрала голову, будто искала там наверху ответ: “Почему так?”. Но далекие и безразличные к человеческим судьбам небесные тела молчали. Ее рука сама потянулась к телефону — новых сообщений нет. Злость на сбежавшего мужа разъедала сердце, так и хотелось написать какую-нибудь гадость, излить всю боль.

“Ты козел!” — написала капсом и тут же стерла.

Глупо, как-то по-детски. Уж если писать, так писать; сочинить целую петицию, не забыв при этом обвинить во всех смертных грехах. Сейчас проверит прабабку и обязательно этим займется. Напишет ему наконец-то все что думает, пусть знает как сильно обидел ее.

Бабку Дуню и не разглядеть по-началу в ворохе одеял и облаке пуховой перины. Совсем сухонькая, как тростинка.

Настя тихо подошла к постели, прислушалась. Старушка похрапывала — значит всё в порядке, спит. На цыпочках она развернулась и прокралась к двери.

— Кабелина! — проскрипело с кровати.

Анастасия в ужасе подпрыгнула, сердце провалилось в пятки.

— Кабелина твой уехал? — спросила Евдокия, не обращая внимания на выпученные от ужаса глаза правнучки.

— Бабушка, ты говоришь? — Настя не верила собственным ушам: неужели столетняя бабка вновь обрела дар речи?

— Я не только говорю, внученька, еще и вижу одним глазом и понимаю, — рассекретила себя полностью старушка. — Ты только ни Райке, ни Катьке не говори, что я с тобой разговаривала.

— Ладно, не скажу, — пообещала правнучка и ошарашенная присела на краешек кровати. — А почему?

— Потому что упреки слушать не хочу. Так уехал твой кабель или нет?

— Уехал, — печально ответила Анастасия, как-то сразу догадавшись, кого имеет ввиду прабабка.

— Не горюй, девонька, скатертью ему дорожка. Ишь ты, паскудник. Сядь ко мне ближе, я тебе кое-что расскажу.

Настя, заинтригованная происходящим, села ближе и склонилась над старушкой.

— Полезай на чердак, там за дымоходом есть зеркало в кусок чёрного полотна завернутое, принеси его сюда. Иди, давай! Чего застыла?

Настя послушно выполнила веленое, отыскала зеркало и принесла, по указке прабабки спрятала под кровать.

— В полночь придешь ко мне, суженого-ряженого приворожу тебе.

Тут уже Настя не выдержала и фыркнула “Чего?”. Во всякие обряды она не верила, считая их настоящим мракобесием.

— Чего фыркаешь? — обиделась на ее недоверчивость Евдокия.

— Бабушка, ты что серьезно? Какого еще суженого?

— Не веришь и не надо. Помочь тебе хотела, — Дуня обиделась и отвернулась к стенке.

Анастасия недоуменно смотрела на прабабушку с возрастающим любопытством, обреченно вздохнула и решила подыграть.

— Бабушка, не обижайся. Я тебе верю.

— Одной тебе расскажу, — таинственно произнесла старушка.

Настя поддалась вперед, поближе, чтобы не упустить ни единого слова, сам момент казался ей волшебным. Бабка Дуня никогда и никому прежде не рассказывала свою историю, она и в молодости мало говорила и сторонилась людей. Между доживающей свои последнии дни старушкой и совсем еще молодой женщиной образовалась доверительная связь, тонкой нитью связавшая обеих. И в этой полутемной спаленке, пропахшей сердечными каплями и нафталином вот-вот случится чудо.

Глава 15

Эта июньская ночь, полная приключений и открытий, обещала быть долгой и непредсказуемой. Настя вышла из спальни прабабки с пчелиным ульем вместо головы. Мысли роились и жужжали, образуя непереносимый гул.

— Ерунда какая-то, — Настя не могла заставить себя поверить в историю Евдокии. Рассказ о ведьме и зеркале, привороженных женихах выглядел невероятным и фантастическим.

Она дождалась, когда бабка Рая и мать ушли отдыхать, затем вкратце пересказала всё подруге.

Нинка внимательно выслушала и почему-то вспомнила, как еще ее бабка, ныне покойная, всякие небылицы про Евдокию рассказывала.

— А может такое и правда было? Говорили, был один странный председатель, тенью ходил за Евдокией, весь черный от горя, шептал всякую дичь. Местные думали он чокнулся, а потом его в лагеря отправили и с тех пор никто больше не видел.

— Да ну, ерунда! — продолжала отмахиваться Настя.

На душе скребли кошки, бред смешался с правдой, горечью, у нее самой сейчас трагедия похлеще, чем у Шекспира. Грустно вздохнув, она проверила телефон: ни сообщений, ни пропущенных звонков.