Привратник

Кузню специально построили в отдалении, чтобы звон и лязг не тревожил соседей. Сейчас это было как нельзя кстати.

У кузни было пусто – воинствующие сельчане, кузнец и подмастерья спали сейчас тяжелым пьяным сном и видели во сне победу. На всякий случай Руал прислушался, постучал тихонько, потом вошел внутрь. Наощупь, пачкая руки пылью и паутиной, нашел лампу и огниво. Затеплившийся огонек осветил гору оружия, сложенного у стены.

В странствиях Ильмарранену не раз приходилось помогать кузнецам. Он знал, как раздуть горн. Ему приходилось спешить.

Неслись тучи по черному небу. В рваные дыры между ними равнодушно смотрели звезды. Пот заливал лицо Ильмарранена.

Спал поселок. Спали некрасивые, издерганные нищетой и придирками мужей женщины. Спали бледные, вечно испуганные дети. Храпели их отцы, встречающие утро битвы в трактире…

Когда первые признаки приближающегося восхода пробились сквозь тучи, Руал уже снова лежал в своем сарае, успокаивая дыхание после отчаянного бега. Оставалось надеяться, что никто его не видел.

Он снова намотал чужой пояс себе на запястья. Железный крюк, запирающий дверь, был на месте, в расхлябанной петле. Руал лежал, кусая губы, прислушивался, напряженно ждал.

Он слышал, как проснулись пьяницы, как, несколько поостывшие за ночь, они подбадривали друг друга ругательствами в адрес «пчелятников», как ворчали собравшиеся женщины, как все отправились в кузню, за оружием. Некоторое время после этого он ничего не слышал, потом раздались быстрые шаги и дыхание запыхавшихся людей. Отлетел крючок, распахнулась дверь.

– Эй, ты, провидец… А ну иди-ка, люди на тебя посмотреть хотят…

На пороге стояли двое – один, по-видимому, подмастерье кузнеца, другой – долговязый парень, которого Руал видел накануне в толпе. Оба казались растерянными и напуганными.

– А что? – спросил Ильмарранен, потягиваясь, будто со сна.

Его подняли за плечи, развязали руки:

– Что это ты молол вчера про знамение, а?

Руал перевел взгляд с одного на другого, нахмурился:

– Что? Случилось?!

Долговязый мотнул головой в сторону кузни:

– Иди, посмотри…

Люди кольцом стояли вокруг кузни, не решаясь подойти ближе. Говорили шепотом, вздрагивали, оглядывались.

– Расступитесь! – крикнул Руал. От него испуганно шарахнулись.

Он сделал несколько неуверенных шагов и остановился.

Со двора кузни выезжала кузнецова телега, маленькая, поломанная, о трех колесах. Выезжала, да не могла выехать, потому что в нее был впряжен белый лошадиный скелет. Выгибались дугой, вонзались в землю голые ребра, пустыми глазницами пялился тяжелый череп. Жутко торчали оглобли, болтались на ветру вожжи, заброшенные на передок. В рассохшееся дно телеги воткнуты были мечи и пики – покореженные, погнутые, изувеченные, они торчали густой, уродливой порослью.

Руал, как стоял, рухнул наземь и протянул руки к небу:

– Знамение… О, ужасное знамение! – бормотал он в неподдельном отчаянии.

Толпой все больше овладевал страх. Запричитали женщины, нервно закричали на них мужчины. К Руалу подошел бледный кузнец, поднял его за шиворот, грозно нахмурился, но голос выдал его смятение:

– Ну, ты… Накаркал… Что это, а?

Руал обвел взглядом испуганные лица. Ни следа не осталось от прежней отваги и решимости, только ненависть и страх. Ильмарранен горько покачал головой, обошел страшную упряжку, прочертил линию по направлению ее движения, прошептал потрясенно «На запад!» и схватился за голову:

– Люди, это знамение… Вы прогневили небо, отсюда град… Вы не вразумились, и вот новое, грозное предупреждение… Это знак смерти! Это худшее из возможных знамений… Вы должны оставить неправедные, жестокие планы, вы должны помириться с соседями. Смиритесь, подумайте о творимых вами несправедливостях, откажитесь от ненависти, иначе мор, голод и безумие овладеют вашим поселком!

Они переглядывались, пожимали плечами, перешептывались, огрызались друг на друга, косились на Руала, плевались, бранились, тяжело раздумывали, заламывали руки, разглядывали пустое небо, и, наконец, бочком, бочком стали расходиться. Разошлись все, потупившись, воротя глаза, бормоча себе под нос. Пригорок опустел, только переминался с ноги на ногу кузнец да тряслись в сторонке подмастерья.

– Что… теперь? – спросил кузнец с суеверным ужасом, показывая на телегу с оружием.

– В огонь, – твердо сказал Руал. – И сохрани тебя, кузнец, хоть раз в жизни выковать еще что-нибудь подобное!

Тот хмурился, сглатывал слюну, ходуном ходила жилистая шея.

Скрипели кости на ветру, будто пытаясь сдвинуть телегу с места.

Он уходил победителем. Его не венчали венками и не бросали ему цветов. Ему даже не дали корки на дорогу, но он уходил победителем. Никогда не узнает об этом дне вдова из поселка с рядами ульев, забудут путника мальчишки-рыбаки, в неведении вырастут голенастые девчонки. Пускай. Он уходит победителем.

Пылал высокий костер у кузни. Захлопнулись двери и ставни, из каждой щели за ним наблюдали настороженные, недобрые глаза. Он уходил. И только выйдя за околицу, в поле, он закинул голову и рассмеялся победным смехом.