Привратник 'Бездны'

Босхианский шут - в истинном, слегка замшелом, образе народного мстителя.

Впрочем, то, что старик являл собою привесьма серьезного персонажа, можно судить по его глазам, - в эти мгновения, враз потерявшие, присущие им возрастные цвета побежалости.

Никаких кровяных сеток-прожилок, никакой акварельной блеклости, чрезвычайно твердые, отчетливо подсиненные, мужские глаза...

Глаза, сознающие, что принадлежат они не старику-доходяге, почти ровеснику века, а существу человеческого мужского рода, сознающего себя не кучкой водянистого дерьма (чем, в сущности, мы все являемся), - но Человеком с прописной буквы, готового драться именно за светлые идеалы человечества...

Собственно меня в эту минуту, чрезвычайно контрастный облик ветхого чекиста не особенно шокировал.

Меня повергло в изумление иное. Точнее истинно положительный мужской аксессуар, запросто расположившийся под мышкой старика, отчего довольно миниатюрная конституция его, вынужденно отклонилась, можно сказать, откинулась назад, с тем, чтобы сохранить приемлемо бравое корпусное выражение, соответствующее его внутреннему сверхсамоуверенному настрою...

Нилу Кондратьичу явно не доставало фиолетовой велюровой шляпы, чтобы его автопортрет справедливо вписался в классический багет гангстера времен великой американской депрессии тридцатых годов.

Точно подслушав мои уважительные мысли, старый боец инфернальных фронтов, вдруг, словно из воздуха, свободной левой жилисто высушенной желтой пигментарной рукой, изящно предъявил мне курортное соломенное чудо: шляпу-канотье, времен милейшего Антона Павловича Чехова, вследствие подобной временной отдаленности, приобретшей некоторую старьевщицкую антикварность...

Бесстрашный Нил Кондратьич, собрав, видимо, все остатние мускулатурные данные приспособил себе под мышку самый натуральный общевойсковой автомат Калашникова - АКС.

От "калашникова" шибало свежей нежнейшей оружейной смазкой и ухоженной синеватой сталью. Рожок своей новенькой чернотой и увесистостью притягивал к себе мой завистливо-пришибленный взор...

- Главное, Владимир, запоминай - не тушуйся, да! На такое дело позволяется не пожалеть и горсточки свинцовых карамелек!

- Ну, вы, Нил Кондратьич, и даете... С таким снаряжением запросто можно забить стрелку с любым мишкой-шалуном... вернее - шатуном! А, Нил Кондратьич, - забьем? Не схлюздим...

Я с недоумением и уже привычным внутренним брюзжанием наблюдал за собою, за своей доморощенной дешевой идиотской бравадой. Перед этим странным стариком, едва удерживающим, полностью снаряженный "калашников", я с какой-то стати, довольно плоско разыгрывал из себя крутого ироничного мужчину.

- Владимир, бросьте ваши интеллигентские штучки! Говорите здесь нормальной русской речью. Это, во-первых, да. Во-вторых - вам, Володечка, придется распрощаться с некоторыми чистоплюйскими привычками. Вам придется нажимать на гашетку, - лично! Лично приводить высшую меру наказания в исполнение. Да, Володечка! Все наши предки не чурались этого неблагородного занятия, да. Вот, пожалуйста, для вас. Не дарю, но доверяю на время "х", да. Держите, Володя, - благодарить будете потом.

Я совершенно не собирался изливаться в благодарственных эпитетах по поводу убийственного (или убойного) дара, который с некоторой механистической заторможенностью и не без трепетности принял прямо из-под пиджачной подмышки разболтавшегося старика.

Впрочем, за эту ночь, каких только дидактических диктантов не довелось услышать моим многотерпеливым ушам.

Впрочем, изрядная доля не напускной добродетели присутствовала в последнем монологе дарителя:

- Володечка, надеюсь, ты не запамятовал, как обращаться с автоматическим оружием системы товарища Калашникова. Вот эта скобочка предохранитель. Вот сюда перевод в режим одиночной стрельбы, сюда очередями, да, Володечка. А теперь можно и домой к тебе. Ты, считаешь, гаврики все еще на кухне - пельмешки твои фабричные докушивают?

Интересно, - Нил Кондратьич эдак изящно походя, переступил некую межсоседскую черту отчужденности - перешел на "ты". Хотя до последнего времени, я не припомню случая какой-либо фамильярности в наших вполне обыкновенных необязательных отношениях. Вроде как на брудершафт с чекистом выпили...

- Нил Кондратьич, вы никак в бой рветесь... Допускаю, что "гаврики" все еще доедают мои пельмени. Вполне допускаю, что кроме резиновой палки и ножа эти подонки носят при себе кое-что посущественнее... Допускаю, что придется вести огонь, так сказать, на поражение. Допускаю, что слегка потревожим некоторых жильцов, как и стены моей бедной квартиры... Знаете, а ведь совсем рядом, у Цимбалюка...

Не позволив мне закончить, Нил Кондратьич, внезапно по-гусиному протестующе зашипел, перечеркнув желтым указательным крючком свои подсиненные истончившиеся губы. Затем залихватским жестом насадил на свои легкие, отсвечивающие сиреневым дымком, волосы канотье, освободившейся, неожиданно цепкой горстью прихватил меня за полу плаща, и, перебирая пальцами, точно паук-птицелов ловко добрался до верхней пуговицы, которой не оказалось на законном месте.