Привратник

Я поднял на него расширившиеся глаза.

— Возможно, я сказал… Есть вероятность… Откуда мне знать, как она отбирает этого своего Привратника? Может, она интересуется всеми магами, которые не маги? Я устроил ей это… как мог. Пусть она заинтересуется тобой, пусть она себя проявит… Мы ловим Третью силу на живца, а что остаётся делать?

Он перевёл дух и увидел наконец выражение моего лица. Вздохнул в сердцах, сказал другим тоном:

— Послушай, неужели ты на самом деле думаешь, что какая-то тварь способна навредить человеку, который находится под защитой у Легиара? Будь она Третьей силой или даже Четвёртой, ты меня просто оскорбляешь своим страхом! Твоё дело — держаться роли… Теперь ты понимаешь, НАСКОЛЬКО это важно?

В этот момент в дверь быстро, смятенно заколотили:

— Господин волшебник! Вас хозяин зовёт!

Барон, окружённый домочадцами, стоял посреди обеденного зала в мятом халате. Он поднял нам навстречу смятенные, полные страха глаза:

— Господин волшебник… Что это?

Перед ним лежала на столе груда золотой фамильной посуды, сплошь в бурых пятнах ржавчины.

Замок был парализован ужасом. Заржавело обручальное колечко баронессы, золотой колокольчик у входа, все драгоценности в шкатулках, все золотые монеты в кошельках. Парадные гобелены, вышитые золотом, роняли на пол крупинки ржавчины.

— Знамение, — шептал Легиар бледными губами, — это — знамение.

Он тяготился, если приходилось переночевать дважды под одной крышей. Дорога стала ему родным существом, она грела ему пятки, шутила, петляя и неожиданно сворачивая, развлекала и хранила. Попутчики делились с ним хлебом, он делился с ними всем, что успевал заработать, останавливаясь ненадолго в деревнях и местечках. Если оставалось в котомке немного еды, он мог и не проситься на ночлег, а просто шёл всю ночь, не уставая, ничего не боясь. Дорога помогала ему.

Однако, случилось так, что на закате солнца в котомке не осталось ни крошки, а впереди, чуть в стороне от дороги, показалось людское поселение. Руал подумал, подумал и свернул.

Бродили куры по пустынным улицам, рылись в земле, разлетались с кудахтаньем из-под Руаловых ног. Плотно закрыты были резные ставни больших бревенчатых домов. Пустовали скамейки у заборов, ни души не было у колодца, а между тем цепь на вороте была ещё влажной, и примята была трава там, куда ставили ведро. Руал оглянулся — где-то стукнул ставень.

Он поёжился, пытаясь понять, почему так странно и тягостно на душе. И понял — тишина. Невероятная для сельской улицы тишь.

Не лаяли на чужака собаки, не мычали во дворах коровы, не орали петухи, не тюкал топор. Ветер, ворота поскрипывают — будто кладбище.

Он побрёл дальше, не решаясь постучать в какую-нибудь калитку, чувствуя настороженные взгляды из-под закрытых ставней, напрасно пытаясь поймать хоть один такой взгляд. Поспешный стук закрываемой задвижки — и снова тишина. Руал был голоден — и всё же ему захотелось немедленно уйти.

— Эй, парень!

Руал присел, как от пушечного выстрела, хотя к нему обратились почти шёпотом. Немолодой уже крестьянин выглядывал в чуть приоткрывшуюся калитку, манил Ильмарранена пальцем:

— Поди сюда… Ты чей? Что надо?

— Я странник, — отозвался Руал, и тоже шёпотом.

Крестьянин плюнул:

— Так что ж ты улицами шатаешься?! Иди сюда, быстро!

Он схватил Руала за рукав и попросту втянул во двор, тут же заперев калитку. На пороге дома стояла встревоженная женщина:

— Скорее в дом… В дом, Гаран, и парня сюда…

Она не успокоилась, пока за Руалом и его проводником не закрылась дверь.

Ильмарранен неуверенно огляделся — кроме приведшего его крестьянина и встревоженной женщины, в прихожей переминались с ноги на ногу двое молодых, похожих друг на друга парней, да застенчиво выглядывала из комнаты смуглая девочка лет десяти.

— Ты кто? — тихо спросила женщина.

— Странник, — сказал Ильмарранен и улыбнулся. Она не ответила на улыбку, внимательно вглядываясь в его лицо.

— Он нездешний, — объяснил шёпотом мужчина. — Он ничего не знает.

Женщина подумала и кивнула, приглашая гостя войти в дом.

Вслед за женщиной Руал прошёл узким коридором в просторную кухню с бревенчатыми стенами, где мерно, уютно поскрипывал забившийся в щель сверчок. За ним вошли приведший Руала крестьянин, оба парня и девочка.

— Ты голоден? — спросила женщина.

И, не дожидаясь ответа, кивнула дочери. Та ловко достала из печи чугунок с остатками каши и с полки — хлеб, завёрнутый в тряпицу, доверчиво улыбаясь Руалу, поставила на стол.

— Мы уже поужинали, — сказала женщина. — Ешь.

Благодарный Руал, ни слова не говоря, взялся за кашу. Ему стоило труда сдержаться и не проглотить её сразу, всю. Парни, сопя, топтались в дверях, женщина присела напротив на скамейку, девочка, широко открыв глаза, смотрела, как Руал ест. Приведший Руала мужчина, видимо, хозяин, хмурился и потирал подбородок, покрытый редкой седеющей бородой. Сверчок, примолкший было на минуту, выдал длинную нежную руладу.

Наевшись наконец, Руал поблагодарил. Потом оглядел обращённые к нему лица — тревожное у женщины, хмурые у парней, усталое у пожилого и любопытное у девчонки — и спросил осторожно: