Привычка ненавидеть

Когда я переступаю порог соседского дома, взгляды устремляются в мою сторону. Все пялятся на нас, пока мы пересекаем коридор и оказываемся там, где я часто наблюдала Яна — бассейн, турники и теперь теннисный стол.

— Условия, — озвучиваю я.

Остроумов ухмыляется, а я чувствую на себе тяжесть внимания. Со спины наступают те, кто вышел из дома следом за нами.

— Зайка, я на твоей стороне. — Он касается моего плеча, но я дергаю им, сбрасывая его ладонь.

— Я тебе не верю, — произношу насколько могу спокойно. Это не шоу для всех, просто не хочу, чтобы Остроумов думал, что я попалась на такой топорный крючок. — Вы еще вчера издевались надо мной.

— А сегодня заметили, какая ты милашка! — широко улыбается он, пока другие подозрительно молчат. — Не суть. Сыграем пара на пару. Условия? Если ты выиграешь, тебя перестанут донимать, так, Бес?

Я с трудом не вздрагиваю от его прозвища. Специально же не смотрела вокруг в надежде, что он плюнул на этот цирк и не пошел с толпой.

— Проиграешь — целуешь нашего мачо, — не дожидаясь ответа Бессонова, заявляет Остроумов.

И это очень плохая затея. Ужасная. Вокруг целая стая, много телефонов и алкоголя. Но я ведь хорошо играю. Мы много лет подряд целые вечера в парке проводили с папой за теннисом. Правда, последний раз был в выпускном классе два года назад. И бирпонг, если уж на то пошло, никак не связан со спортом.

Но убегать нельзя. Это шанс. На меня смотрит он. Я чувствую это затылком, который горит.

— Я пас, — говорит Бессонов, и я даже незаметно выдыхаю. Папа, которого я заставлю вернуться домой, мягкая кровать и сон — вот, что меня ждет.

— Ну Ян!

— Я не пью, — звучит ровно и без эмоций, но с таким тоном не спорят. А Остроумову, кажется, наплевать.

— Тогда выбери того, кто сыграет за тебя. Я с малышкой, — он снова толкает меня, но на этот раз бедром.

Господи, что я здесь делаю? Запоздалая реакция душит, я жадно втягиваю воздух.

— Ты ведь можешь намеренно проигрывать. И как мне тебе доверять? — спрашиваю я Остроумова, который наклоняется и щекочет дыханием мою щеку и ухо.

— Я отвечаю, что буду рвать жопу, чтобы помочь тебе.

Он врет. Трезвым разумом я понимаю это, но он смотрит на меня так, что мне хочется верить.

Это плохая затея.

— Так кто сыграет за нашего вожака? — отвлекается он, разрывая контакт, от которого мурашки бегут по спине. Не уверена, приятные или нет.

— Да мы зайдем, — говорит Книжник, и они с Давыдовым становятся по другую сторону стола, а Илюха разливает пиво в пустые стаканы, выстроенным треугольником.

Затылок по-прежнему жжет. И я очень надеюсь, что не пожалею обо всем этом.

Глава 7

Ян

🎶 Горький — Рви

Это не поддается контролю. Мне противна даже мысль о ней в моем доме. К горлу подступает ком, давит желудок, легкие рвет в клочья, иначе почему еще я так часто дышу? Мне до вывернутых наизнанку ребер неприятно видеть ее на фоне родных стен, слышать, как в гуле знакомых голосов тонет ее голос. Я ненавижу даже просто чувствовать ее рядом. В каких-то жалких метрах от меня.

Она отравляет все. После нее ночной воздух, влажный из-за озера, кажется чистым ядом. Он уже проникает в тело — кожу жжет, меня душит, уплывает сознание. Я всей душой ненавижу то, что происходит: как она смеется после очередного попадания, запрокинув голову назад и оголяя длинную шею, как, проиграв партию, заливает в себя пиво и бьет пять Остроумову. С ним у нас будет отдельный разговор.

В ней течет та же кровь, что у ее отца. Это мерзко. Зато парни вокруг похотливо облизываются на ее плоский живот и голый пупок, которым она светит, завязав широкую майку узлом на груди. А я вижу лишь мелкие шрамы на ее боку, будто от ожогов, которые уходят под резинку пижамных штанов. Я ничего не знаю про них, но хорошо помню ее жалкие попытки играть с парнями в футбол.

Сколько ей было? Десять? Это был первый и последний раз, когда я допустил девчонку к нам. Она пропахала коленями газон и в слезах убежала за мячом в кусты, где напоролась на стекло. Пришлось на руках тащить ее вопящую домой и слушать причитания ее папаши. Еще тогда нужно было сгноить его, мир стал бы чуточку лучше. С мамой все было бы хорошо.

Я чувствую на языке фантомную горечь и резко выдыхаю через нос, будто получив под дых, когда она распускает свою гриву, а следом улыбается в тридцать два. Я никогда не видел ее широкой улыбки.

— Три-три! — орет кто-то из толпы.

— Слушай, Бес, — толкает в бок и, прикалываясь, пытает меня Мирон, — ты очень хочешь с ней пососаться? А то, может, мы тут напрасно надрываемся? Девчонка молодцом идет.

Он понимает мой ответ без слов. А я понимаю, что она всех очаровывает, блять. Она слишком живая, чтобы ее игнорировать. И куда делась та фанатичная ненависть, если каждый здесь с удовольствием бы загнул ее на этом столе?

— Ты тоже вместо головы думаешь членом? — срываюсь я на Дэна, который пьет очередной стакан после меткого попадания Ланской. У него в прямом смысле текут на нее слюни.Полный бред. Пора прощаться. — Кончайте ее, — говорю Мирону и получаю короткий кивок.