Привычка ненавидеть

Пауза, повисшая в тупом диалоге, значит, что Софа ждет моей реакции. Явно хочет понять, можно еще косить под дуру или лучше сразу начать извиняться.

— Ну! — у меня терпение на исходе, а она намеренно испытывает его.

— Я поняла, что ты хочешь сделать.

— Ты, блять, вообще о чем? — срываюсь я, потому что этот мир явно решил довести меня до ручки.

Что они все понимают за меня? Что они знают?

— Если ты решил путаться с этой шлюхой, лишь бы отомстить ее папочке, делай это так, чтобы никто не знал! — резко перейдя на фальцет, визжит она в трубку.

— Тон сбавила!

— Ян, мне не нравится… — спокойнее, но продолжает истерить.

— А теперь послушай сюда, — меня даже колотит от злости, — мне, — делаю акцент, — не нравится, что ты лезешь со своими тупыми догадками туда, куда лезть не следует. Ты ебешь мне мозг какими-то несуществующими девками, вечными сплетнями из вашей курилки…

— Я давно не курю!

— Сама себе веришь? Или завралась уже настолько, что не помнишь, где правда?

На другом конце Софа давится возмущением, явно копит желчь, чтобы всю на меня выплеснуть. Мамашу свою напоминает, хотя всегда кричала, что лучше сдохнет, чем станет похожей на нее. У той после после смерти мужа съехала крыша. В сорок она подалась в городские тусовщицы. Пустила все отложенные деньги на молодых мужиков, что сбегали от нее после первой же головомойки. Я всегда жалел Софу, потому что неадекватная маман, которая рассказывает, как классно скакала на чьем-то члене ночью, — это за гранью моего понимания. Жалел. Пока она не стала превращаться в ее копию. Видимо, истеричка — это наследственное.

— Но после вашей вечеринки все говорят! — орет она, будто ее на части режут.

— Что? Что Остроумов чуть не трахнул Ланскую?

— Нет, что вы оба чуть не подрались за нее!

— Чего? — Нет, это точно ее воспаленный, отбеленный краской мозг бушует. — Не неси чушь, — я стискиваю телефон с такой силой, что он за малым не трещит по швам, — и не твори хуйню. Позоришься сама и меня тянешь следом.

Я отключаюсь прежде, чем она набросает обидных, по ее мнению, слов мне вслед, за которые после будет пытаться отработать ртом. В этом вся Софа — сначала делает, потом думает, а извиняться нормально не умеет. Вместо слов знает только один способ, от которого я порядком устал. Всю прелесть минета теперь убивают ассоциации: косяки-пощада-отсос.

Когда все полетело к чертям собачьим? Я даже забываю, что адски хотел жрать, просто заваливаюсь в спальню, врубаю аудиосистему на максимум и ставлю случайный порядок на айподе со сломанным, мать его, экраном. Пусть Ланская знает, что не одну ее бесит все, и оглохнет от моей злости.

В результате меня довольно быстро вырубает под «Kings of Leon». Открываю я глаза от звенящей тишины — плейлист доиграл, видимо, я не выбрал бесконечный повтор. В комнате темно, будто на дворе вечер, а на деле-то и шести нет — время я проверяю на экране телефона, который орет на меня десятком уведомлений. Просто смахиваю их: сначала поем, все потом.

Я ставлю кастрюлю на плиту и достаю из морозилки пельмени. Вскипятив воду, высыпаю остатки и запускаю таймер, чтобы сгонять за чистыми шмотками — ненавижу спать в уличной одежде. Пока влезаю в треники, смотрю в окно — там сверкает молния. Небо черное, как ночь, деревья гнутся во все стороны. Природа беснуется. Явно же скоро ливанет.

Я выглядываю, чтобы посмотреть, успею ли накрыть тентом бассейн, и застываю. Даже не моргаю. Потому что за соседним забором на лежаке, который вечно пустует, свернувшись в три погибели, лежит тело, со всех сторон утонувшее в широком худи.

— Какого… — это вырывается вместе с первым раскатом грома, после которого с неба на наш прекрасный поселок обрушивается дождь.

Это магия не иначе, потому что внизу орет таймер, а я не могу отвести взгляда. Я будто сам промокаю до нитки, и тело пробирает озноб. Меня до дрожи раздражает, что Ланская не уходит, так и лежит мертвым грузом, пока на улице льет, как из ведра. За пару минут земля обрастает лужами, озеро покрывает штормовая рябь. Все кажется размытым и серым за плотной стеной дождя.

Мне не жалко ее. Ни капли. Меня бесит ее простота и убогость. Если ее обидели телки, можно лежать под дождем и страдать, чтобы потом загреметь в больничку с воспалением легких? Тупоголовая.

Ну а что я хочу от нее после всего? После того как она в четырнадцать приперлась ко мне со своей необъятной любовью. Да, она так и сказала: «Ты мне нравишься до луны и обратно». И что мне было с ней делать? В шестнадцать. Когда за пару недель до этого я впервые переспал с девчонкой и попал в тусовку регбистов благодаря Василичу. Смотреть на нее? За ручку водить в кино? Я сводил на следующий день Марину, и ее рука благополучно побывала у меня в штанах. Парни бы засмеяли, да я сам…

Нет, она была неуместна.

Таймер по-прежнему орет, но я не двигаюсь — по фиг, плита автоматически отключится. Я сжимаю кулаки. Мне нутро рвет, потому что я думаю о словах Саввы. Думаю и блевать охота.