Привычка ненавидеть

Эти закидоны со мной никогда не работали. Поэтому, едва мы сворачиваем по указателям на трассу, я съезжаю на обочину и со свистом торможу машину, поднимая вокруг пыль. Ланская судорожно пытается вырвать ремень безопасности с корнями, дергает резко, и срабатывает стопор. Еле избавившись от него, она начинает насиловать ручку двери, пока я молча наблюдаю за ней, удерживая палец на кнопке центрального замка. Нажимаю, когда надоедает цирк. Раздается щелчок, и она почти вываливается наружу.

Не падает, потому что я держу.

— Здесь пешком еще час идти, — даю ей последний шанс.

— Дойду. — Вырывается настырно. И глупо.

А ее кожа горит под моими пальцами. Чтобы проверить, я касаюсь другой рукой ее шеи.

— Ты горячая.

— Да иди ты!

— У тебя температура, тупая! Но если ты так мечтаешь о вечерней прогулке по трассе под звездами — валяй.

И она ни хрена не мешкает. Только отпускаю — сбегает.

Так хочет избавиться от меня? Что ж, пожалуйста!

Коробка передач. Педаль в пол. Визг шин. И пока, Ланская. Пошла ты на хер вместе со своим отцом.

Глава 13

Ян

🎶 Леша Свик — Торнадо

На хер, правда, идут и все мои дела, потому что я, как приклеенный, дежурю дома у окна. Точнее, не дежурю, но постоянно ношусь туда и выглядываю дуру. Темень, опять дождь срывается — дерьмовое начало лета в этом году. Где она, мать твою, бродит? Может, нашла себе приключений на задницу? Да почему бы и нет.

С ней же, блять, могло случиться что угодно. Особенно при наличии длинного языка и трухи в башке. Она же магнит для неприятностей. Надо было вернуться за ней? Чтобы смотреть на ее недовольную лживую физиономию? И почему все это вообще должно меня волновать, даже если ее прямо сейчас семеро на обочине делят между собой? Бесит.

Бесит Ланская. Бесит неоправданное чувство вины. Да я сам себя бешу.

Чтобы не загнаться, иду разогревать вчерашнюю лапшу из доставки, которую не съел, слышу, как звонит телефон, но меня отвлекает хлопок соседской двери. Я пропускаю «Явление Христа народу» и ловлю уже лишь кринжовую тачку, которая отъезжает от дома. Кто за рулем, не вижу, но надеюсь, Ланской пришлось потрудиться на славу, чтобы ее подобрали на трассе.

Со злости пинаю стул, попавшийся на пути, и тот с грохотом падает на пол. Че я с ума схожу? Жива и здорова Ланская. Живее, гадина, всех живых.

Я отвечаю уже на третий вызов и сую телефон между плечом и ухом, чтобы не отвлекаться от еды.

— Я приеду? — тон Софы заметно отличается от того, которым говорила со мной в прошлый раз. Шелковая. Надолго ли?

— Не сегодня.

Вообще нет настроения спорить и препираться, а без этого не обходится ни одна наша последняя встреча. Даже в постели она умудрилась начать раздавать претензии и выносить мне мозг — у меня упал, и я отправил ее на такси домой.

— А когда? — настороженно спрашивает она, и я уже предвкушаю разрыв барабанных перепонок. — Что между нами происходит, Ян? К чему все идет?

На последнем слоге интонация ползет вверх, но Софа еще держится. Прямо-таки удивлен.

— Что ты хочешь от меня услышать? Сейчас нам точно не нужно видеться, или это закончится плохо.

— Ты бросаешь меня? — А вот и здравствуй глухота на одно ухо.

— Я ни слова не сказал, а ты уже орешь! Когда ты превратилась в психованную истеричку?

Дальше льется несвязный бред в мой адрес: невнимательный мудак, бессердечное животное, неблагодарная скотина. Чтобы не слышать в очередной раз, что Лазарева потратила на меня лучшие два года своей жизни, я ее сбрасываю. Это становится слишком сложно.

Поехать бы к маме, отпустить сиделку и остаться там ночевать. Медсестры уже все прикормлены. Торт, бутылка игристого — и проблема решена. Думаю об этом и понимаю, что, нет — сегодня там, наверное, вскроюсь после всего.

Не день, а мясорубка. До сих пор трясет от злости — Василич отчитал при всех, как малолетку. Я ему больше двадцати очков занес, а он отымел меня за то, что не по его схеме играл и пасы не давал. И в чем я виноват, если даже Савва тупил?

Набив желудок, я немного успокаиваюсь и сажусь за ноут — нужно добить диплом после предзащиты. И речь. И учесть все замечания по презентации. «Миграционная политика России в двадцать первом веке» явно меня заждалась.

Но через час и это занятие кажется бессмысленным, потому что я снова и снова возвращаюсь к Ланской. На роликах своих кататься не пошла, я бы дверь услышал, значит, хреново ей — эта больная каталась даже со сломанной рукой. И вот положить бы на нее, лечь и досмотреть «Во все тяжкие», а я все равно откладываю пульт и тру лицо. Если она откинется, это будет считаться местью? И почему на душе-то гадко так?

Сука!

Пока не успел обмозговать, выхожу из дома и стучусь к Ланским. Если откроет папаша ее… Я бы хотел, чтобы открыл он. Да хоть кто-то. Только ни черта не открывают. Заглядываю в окно — свет не горит. Отхожу подальше, но на втором тоже темно.

Стремно. Я собираюсь идти спать и вижу бездыханное тело перед глазами.

Ар-р-р!