Для папы все закончилось быстро и безболезненно — не без помощи дяди Саши суд приговорил его к условному сроку на год и шесть месяцев по ряду смягчающих обстоятельств. Хотя до этого случая я и подумать не могла, что водитель, не сидя за рулем, может нести такую серьезную ответственность за свой автомобиль. Ту же, какую бы нес, сделай он все собственными руками.
С привычным для папы затворничеством его жизнь практически не изменилась за исключением обязательных отметок в каждый первый вторник месяца в уголовно-исполнительной инспекции. Его жизнь не изменилась. В отличие от моей.
Я никогда не забуду горящий взгляд Бессонова, кинувшегося на меня посреди университетского коридора. На глазах у всех. Я слишком точно помню его ладонь на моей шее, которая перекрыла кислород. И синяки, что сходили еще неделю — мне пришлось носить водолазки, чтобы не привлекать к себе еще больше внимания.
Внимание, о котором я, как и любая второкурсница, так сильно мечтала, стало ненавистным. Я старалась превратиться в тень, чтобы слиться с серыми стенами. Я так горячо желала, чтобы меня попросту никто не замечал. Но Бессонов запустил необратимый процесс, и теперь каждый после вожака стаи и самого популярного парня универа посчитал нужным ткнуть меня носом в дерьмо.
— Я знаю, что это сделал он, — белым шумом шелестел в ушах его злющий голос. — Я знаю, что ты соврала. — Вкупе с болью это звучало как обещание бесконечной ненависти, которое он держал. И несмотря на все это, я ни о чем не жалею. Это был
Резко отскочив от летящих в меня брызг, которые, обогнав, оставляет за собой черный автомобиль, я успеваю перебрать в голове пару десятков неласковых слов и от обиды показываю ему вслед средний палец. И тут же прячу его, когда понимаю, что у машины загораются стоп-огни. Даже пячусь вместе с видавшим виды мерином, который сдает назад, потому что знаю его хозяина. У какого еще придурка в городе на заднем стекле будет наклеен страшный зубастый волк?
— Далеко, смотрю, не уплыла, — раздается из опущенного окна автомобиля, откуда выглядывает самодовольная (и совершенно, блин, сухая) морда Бессонова.
— Отвянь, — отмираю я и, наплевав на лужи по щиколотку, иду дальше, но меня снова подрезают.
— Сядь, есть разговор.
— Мне не о чем с тобой говорить.
Бросив это, я оглядываюсь по сторонам, чтобы понять, как перепрыгнуть болото, окружившее меня, но не тут-то было. Очень внезапно раздается автомобильный гудок, который сильно бьет по барабанным перепонкам, и я подпрыгиваю на месте.
— Ты в своем уме? — яростно шиплю я на Бессонова.
— С утра был. Садись.
Он тянется к двери и толкает ее, а мне становиться лишь страшнее сделать один-единственный шаг.
— Я мокрая.
— Я очень рад, что нравлюсь тебе, но…
Идиот.
Я уже собираюсь отступить назад, только бы избавить себя от неприятной компании, когда у меня от затылка и вниз до самых пяток разбегаются мурашки.
— Мика! — Во всем виноват его голос, которым Бессонов произносит мое имя.
Он вообще звал меня когда-то по имени?
Я вроде бы и взвешиваю в голове варианты, как избавиться от него, на деле же… разве у меня есть другой выход? Вокруг стремительно темнеет, дождь усиливается с каждой минутой, а промокшие ноги грозят насморком и температурой. В машине Бессонова хотя бы тепло и сухо.
С этой мыслью я падаю на переднее сиденье, и в нос бьет резкий запах кожи и приторного ароматизатора из пузырька, свисающего с зеркала заднего вида. А я напрягаюсь и дышу через раз, потому что обивка салона напоминает те самые жуткие офисные диваны, на которых не шелохнешься без непристойных звуков.
Каждая клеточка в моем теле кричит мне бежать оттуда. Но я остаюсь.
Машина трогается с места, а Бессонов по-прежнему молчит. Тишину между нами нарушают лишь гневный стук капель дождя по лобовому и сильно приглушенная песня группы «Bring Me The Horizon», которую я часто слышала из-за стены. Но я не возражаю, пусть Ян и дальше пялится на дорогу — она скользкая, лишним не будет. Я слишком напряжена для диалогов.
И имею право!
Сколько раз мы с вожаком стаи находились так близко друг к другу? Один раз, когда он включил Отелло? Но и там была целая толпа зрителей. Второй раз в четырнадцать тоже вряд ли считается — он разбил мне сердце за три жалкие минуты, а потом я уже изо всех сил улыбалась ему с Наташей, которая привела сына с собой, чтобы поздравить меня с днем рождения. Она даже не догадывалась, как сильно я не хочу видеть того, кто хладнокровно убил мою детскую симпатию. И вот сейчас я сижу рядом с