Привычка выживать (СИ)

Запертые чувства ломают хрупкую оболочку равнодушия. Пит одергивает руку с отвращением, делает неуверенный шаг назад. Он раздавлен, шокирован, с трудом ловит ставший каким-то густым воздух, и на секунду ему кажется, что вовсе не Прим сейчас наблюдает за ним. Вовсе не Прим прижимает свою ладонь к стеклу по ту сторону аквариума.

Пит смотрит на себя самого из толщи мутной воды, глаза у него пусты и мертвы, и дышит он с помощью проводов, потому что его не смогли спасти когда-то давно. Он умер; он стал передком задолго до того, как охмор повредил его психику. Он умер, а они вернули его к жизни, как вернули к жизни Прим.

Они.

Капитолий воскрешает мертвых. Капитолий разрушает жизни. Капитолий отравляет все, до чего может дотянуться. Он, Пит, давным-давно отравлен. Яд в его венах успел стать его кровью, его будто подменили на что-то, совершенно иное. Пит не слышит треска того, что считал своей волей. Воли больше нет. Пита больше нет. Есть нерушимый в своей жестокой эгоистичности Капитолий, пустивший корни в сердце Пита. И есть поток прежде запертых чувств, которые, как лавина, сметают все физические и психологические преграды. В глазах темнеет. Пит с трудом удерживается на ногах, пытается понять, откуда доносится чей-то издевательский смех. Но, вместо того, чтобы увидеть лицо обезумевшего от радости доктора Винтера, Пит видит только мутную зеленую воду. А затем прочь уходит и вода.

И мир погружается в темноту.

========== ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ, в которой Джоанна не прощается с живыми и прощает мертвых ==========

Джоанна тонет.

Легкие разрывает от мутной воды. Ее прижимают ко дну; тот, кто держит ее, всегда оказывается сильнее. Гул волн сначала становится невыносимым, а потом пропадает вовсе. Перед тем, как наступает темнота, Джоанна удивляется тому, что на ней надето темно-красное платье; тому, что руки, удерживающие ее под водой, принадлежат Питу, она не удивляется.

Просыпается Джоанна без вскрика. Просто резко садится в кровати и смотрит на стену. В комнате темно, по потолку бродят редкие тени. В комнате тихо, все здание погружено в тишину и спокойствие, но Джоанна знает, что заснуть ей больше не удастся.

В гостиной работает телевизор, но звук выключен. Никого в гостиной нет, Джоанна садится на диван и чего-то ждет, глядя в пустое пространство. Когда на рассвете возвращается Хеймитч, она продолжает сидеть на диване, не обращая внимания на телевизор, да и на Хеймитча, по большому счету, не обращая внимания.

- Эффи, - выдавливает мужчина, застыв на пороге, - ей тоже стало хуже.

Хеймитч ждет, что Джоанна усмехнется, разозлится, вспыхнет, как поднесенная к открытому огню спичка. Ему даже нужно, чтобы она начала говорить громко и зло, обвинять во всем самих Эффи и Пита. Они сами выбрали этот путь, потому что они слабые, никуда не годные, ничего не стоящие. Но Джоанна продолжается изучать взглядом пространство.

- Понятно.

- Понятно? - изумляется Хеймитч. - Это все, что ты можешь сказать?

- Да, - Джоанна пожимает плечом. - Это все, что я могу сказать.

Она выглядит сейчас, как столетняя женщина, кожа ее изуродована морщинами и шрамами, в волосах четче проступила седина. В ней чего-то не хватает, чего-то очень важного, и одновременно того, что никто, кроме нее самой, не сможет вернуть.

- Джо, - с трудом выдавливает Хеймитч и делает неуверенный шаг в ее сторону. - Мы справимся с этим, Джо.

В его словах слышится мольба.

- Нет никаких “мы”, Хеймитч. Никогда не было.

В своем молчаливом общении никто из них не замечает спустившихся вниз Китнисс с Каролиной.

- Что случилось? - спрашивает Каролина, и голос ее срывается, как будет срываться еще тысячу раз, пока она будет капризно повторять, “он обманул меня, он должен был вернуться”.

Китнисс, в отличие от маленькой девочки, ничего не скажет вслух, хотя ее тоже обманули. Китнисс вообще редко будет говорить, раздражая своим молчанием всех окружающих. Всех, кроме Джоанны, которая будет в течение долгого времени хранить нечеловеческое спокойствие. Ей будут сниться цветные сны о прошлом, в котором раз за разом ее будут топить в мутной воде сильные руки Пита. Но про эти сны никто не узнает. Никто, даже Гейл, к которому она обратится за помощью с видом человека, имеющего право приказывать, но никогда в жизни никого ни о чем не просившего.

***

Утром Гейл, молчаливый и плохо выглядящий, провожает Джоанну к Пэйлор. Пэйлор, как, впрочем, и Джоанна, не испытывает никакой радости от встречи. Но Пэйлор не может сейчас испытывать радости вообще ни от чего; сказываются последствия долгого воздействия лекарственных препаратов. Большей частью Пэйлор раздражена.

- Чего ты хочешь? - спрашивает президент, едва заметив Джоанну. В ее голосе есть и бесконечная усталость и обещание выполнить любую просьбу Джоанны, только бы в дальнейшем лишить себя радости от подобных посещений.