Привычка выживать (СИ)

Доктор не знает, существуют ли способы вернуться к жизни. Доктор не хочет знать, что, кроме сумасшествия, может воскресить упокоенных призраков, и облегчить тяжелое бремя памяти, поэтому он улыбается и кивает, не слушая восторженный рассказ отстраненной женщины, которая никогда не станет его пациенткой, но которая так же никогда не избавится от окружающих ее мертвецов.

…

Весь мир тает в туманной дымке. Китнисс и рада бы представить, что эта мутная дымка, окружающая ее, похожая на туман, всего лишь действие таблеток или уколов, но ни таблеток, ни уколов доктор Аврелий ей не назначает. Он говорит, что ей полезно быть в сознании. Справляться со своими проблемами на трезвую, не одурманенную химикатами голову, и Китнисс ненавидит его порой, просыпаясь на своей узкой постели. Она узнает, что камера в ее палате ничего не записывает, но не радуется этому обстоятельству – она привыкла жить и думать, что каждый твой шаг будет предан огласке, она даже представляет, как выглядит сейчас с экранов во всем Панеме – бледная и осунувшаяся тень самой себя. Она просит принести ей что-нибудь для связи с внешним миром, и Аврелий сопротивляется совсем недолго. Его немного пугает, должно быть, ее первый запрос, но она выглядит вполне адекватной, просматривая собственное послание всей стране перед самоубийством. Ей немного интересно, она оценивает себя со стороны, как наблюдатель, и слова, произносимые ею же в недалеком прошлом, не кажутся ей достаточно верными; ей все кажется недостаточно верным, кроме самого факта самоубийства.

- Значит, Плутарх пустил это в эфир? – будничным голосом спрашивает Китнисс, и выглядит заинтересованной. Аврелий думает, что все признаки выздоровления на лицо – девушка уже не лежит с пустыми глазами, отвечает, когда ее о чем-то спрашивают, и, главное, сама задает вопросы. Диалог в ее случае – серьезный шаг к нормальному общению, а нормальное общение – единственное, пожалуй, что сможет ее вернуть к нормальной жизни.

- Да, - коротко отвечает Аврелий, но для поддержания разговора в красках описывает волнения, вызванные этим коротким видео по всей стране. Он говорит о цветах, которые несли по всей стране на могилу столь известной победительницы Голодных Игр, но Китнисс слушает невнимательно, ставит видео на паузу и пристально всматривается в свое застывшее лицо. Ее мучает какая-то новая идея, и от этой мысли по позвоночнику доктора проходит почти незаметный холодок.

- Пэйлор все еще президент, - уточняет Китнисс какое-то время спустя. Она узнает все о сегодняшней ситуации в Панеме, спрашивает, проводились ли 75 Голодные Игры среди детей Капитолия, что случилось с самим городом, и с теми, с кем она тесно общалась до своей мнимой смерти.

Аврелий терпеливо восполняет пробелы в ее сознании, а потом озадачивает ее саму неожиданным вопросом.

- На что была похожа твоя кома?

Китнисс медлит. Сглатывает подступившую слюну, выпивает стакан воды и долго смотрит в окно.

- Как ни странно, я была счастлива, - говорит отстраненно, с какой-то печалью. Никто не просит ее отвечать развернуто, но ей самой хочется выговориться, и она, опять помедлив, продолжает. – Это будто мои старые воспоминания, слишком осмысленные для снов. После своего помилования я вернулась в разрушенный Двенадцатый Дистрикт и заново собирала себя по частям, - на ее губах играет навязчивая улыбка, она качает головой, все кажется ей немного смешным, особенно доктор, с таким вниманием вслушивающийся в ее рассказ о долгой галлюцинации. – Я могу сказать, что была счастлива там, - делает паузу, поправляет упавшую прядь волос, на которую смотрит долго-долго. – Сейчас мне кажется, что это был совсем не сон, а другая, милосердная реальность, - смягченная улыбка. – У моей дочери там были такие волосы, как у меня. А мальчик, - мечтательно смотрит в потолок, - мальчик был похож на отца, - и передергивает плечами, прогоняя остаток иллюзий.

Будто змея, сбросившая кожу.

- Как я вернулась? – интересуется Китнисс уже другим, напряженным голосом.

Аврелий рискует показать ей запись с сольным выступлением Джоанны Мейсон, хотя не вполне уверен, что Китнисс к этому готова. Но Китнисс готова. К ней на помощь приходит прежде незамеченная отстраненность, при которой у восемнадцатилетней девушки вдруг появляется взгляд восьмидесятилетней старухи. Во время просмотра Китнисс наклоняет голову, и доктора бросает в дрожь. Он где-то видел уже этот чрезмерно безмятежный взгляд, в котором так мало человеческого.

Он видел, но не помнит, где и когда.

Китнисс, к его ужасу, пересматривает запись дважды.

- И Джоанна тоже лечится здесь?

- Да, - следует осторожный ответ.

- Наверное, ее вы держите под наркотиками, - говорит огненная девушка медленно и облизывает потрескавшиеся губы, - иначе бы она опять повадилась бы ко мне, - и тихо смеется. – Вы же отпустите ее? Она, как видите, никого не убила. Я не в претензии.