Привычка выживать (СИ)

В Президентском дворце у Плутарха небольшой светлый кабинет на первом этаже. Даже менее роскошный, чем его собственный кабинет, да и мебель здесь не такая дорогая и не из красного дерева. Складывается такое чувство, что ее стаскивали сюда откуда угодно, и эта мысль Пита тоже веселит. Привыкший к долгому планированию мелочей и деталей Плутарх Хевенсби вынужден терпеть свою рабочую обстановку стихийной, совершенно непродуманной.

Плутарх не заставляет себя ждать у дверей кабинета, и даже приветственно поднимается навстречу посетителю. Выглядит он теперь гораздо более уставшим, чем ранее, или же виноват дневной свет, обнажающий и седые волосы, и сеть мелких морщин на его лице. Пит пожимает протянутую руку и устраивается в кресле для посетителей, рассматривая с неподдельным интересом стеллаж у окна, забитый до отказа книгами в твердом переплете.

- О, - Хевенсби оборачивается, чтобы выяснить причину столь пристального интереса, - Президент Сноу мог похвастаться лучшей библиотекой в Панеме. Это – лишь малая часть его книг. Я горжусь тем, что библиотеку удалось сохранить.

Пит вежливо улыбается и старается в сторону книг не смотреть. Плутарх медлит, просит принести в кабинет чай, затем долго сетует на невкусную выпечку, и сдается, когда Пит не поддерживает даже эту тему.

- Значит, визит Джоанны Мейсон был для тебя ударом в спину, - хмыкает с какой-то рассеянностью. – Ее всегда было сложно контролировать.

- Я не пытаюсь ее контролировать, - парирует Пит с вызовом.

- Конечно, - примирительно всплескивает Плутарх, и откидывается в своем кресле. – Я не обвиняю тебя в том, что ты что-то делаешь не так, как нужно. Но всегда есть другие, Пит. И они следят за каждым твоим шагом даже с большим интересом, - министр связи вздыхает, - ты же не думал, что тебя оставят в покое после всего, что произошло.

Пит отрицательно качает головой, но ничего не поясняет. Ему все меньше нравится происходящее здесь, в этом кабинете, как впрочем, и то, что происходит за пределами этого кабинета, в его собственной жизни, которую он пытается сделать, наконец, своей.

- Ты всегда был умным мальчиком, - Плутарх одобрительно качает головой. – Мне не понравился твой фокус с путешествием по всем дистриктам, но ты правильно сделал, когда вернулся. Правильно сделал, когда связался со своей бывшей наставницей, Эффи Бряк. Ты даже принимал мои приглашения, знакомился с нужными людьми… Это было очень правильно, Пит. Очень правильно и очень не похоже на тебя, - на полных губах мужчины появляется какая-то странная, схожая с мечтательной, улыбка. – Ты будто знал, что нужно делать, чтобы тебя не размазали, как букашку. Откуда бы тебе это знать?

- Животный инстинкт, - бросает Пит небрежно.

- Разумеется, - фыркает министр связи, и берет с подноса свою крохотную чашку. – Инстинкт Пита Мелларка, всегда умеющего заигрывать с камерой, или же инстинкт капитолийского переродка, которого Сноу негласно сделал своим приемником? – в голосе его, прежде таком спокойном, появляется властная тревога. Пит медлит с ответом, уже понимая, что на кону стоит что-то гораздо большее спокойной жизни.

- Думаю, и то, и другое, - отвечает с едва скрываемой досадой. – Насколько мне известно, охмор считается неизлечимым изменением сознания. Поэтому мне трудно судить, когда заканчивается Пит Мелларк и начинается капитолийский переродок.

Министр связи ставит чашку обратно на поднос. Он сдержан, собран, действует будто на пределе своих возможностей, и впервые за долгое время закрывает глаза и считает до десяти. Наступающая тишина кажется вязкой и давящей.

- Думаю, я все же не ошибся в тебе, Пит, - резюмирует Плутарх. – Как и Джоанна Мейсон, которая заявила, что мы все можем на тебя рассчитывать. Конечно, в ее мнениях зачастую нет никакой объективности, тем более, она с тобой спит и наверняка испытывает к тебе какую-то симпатию, чтобы желать тебе дальнейшего процветания. Но в ней я тоже не был разочарован, признаться. Она пришла ко мне первой, почти без подсказок со стороны, и предложила свою помощь, хотя помощи от нее уже никакой и нет. Знаешь, кем вас все вокруг считают? Победителями не голодных игр, а победителями деспотизма Сноу. Почему-то все вокруг взяли в голову, что мы победили из-за ваших усилий, ценой ваших потерь, ценой ваших сломанных судеб. Это видение вашего самопожертвования неплохо вписывается в концепцию новых Игр.

Последнюю фразу Плутарх произносит с нажимом. В лице его появляется и самодовольство, и нахальство. Он будто желает унизить своего посетителя неожиданной новостью, считает, что обладает изогнутым кинжалом и сейчас потревожит совсем свежую рану. Он почти не ошибается. Пит не вздрагивает, только сильнее сжимает кулаки.

Конечно, он должен был привыкнуть к играм. К любым играм, потому что с момента, когда его имя прозвучало на Жатве в первый раз, он стал участником одной-единственной Игры, не имеющей никакого ограничения по времени, не имеющей правил, и не имеющей точного списка соперников.