Привыкание

— Это было не так уж страшно. Поверхностная рана. Две бинтовые повязки и меркурохром (прим. пер.: красноватая жидкость, обладающая антисептическими свойствами и использующаяся для лечения наружных повреждений на коже). Поцелуешь рану, и она заживёт. Пустяк.

— Ты был в больнице.

— Роскошный отель.

— Нож не достал до сердца… на сколько?

Дикон пожал плечами.

— Не достал.

— Я не хочу, чтобы ты прощал меня, — выпалила я. — Даже если ты уже сделал это, я никогда не прощу себя сама. За всё. За то, что позволила Мартину работать со мной, за то, что попыталась убить тебя. За всё.

Его руки были такими нежными на моих, что я чувствовала его каждой клеточкой.

— Ты ничего не помнишь? — спросил он.

— Я только начала вспоминать ту ночь на Манди, когда ты выбросил меня, — я захлебнулась последним словом. — Я не говорю, что обвиняю тебя.

— Как ты? — это не был вежливый вопрос или обычная болтовня. Ему нужен был настоящий ответ.

— Не знаю. Я продолжаю искать ответ для других людей, словно они скажут мне, как я. Чувствую, что хочу, чтобы ты сказал мне, что я в порядке. Я не понимала, что именно этого ожидала от тебя, и ты знаешь, что не можешь помочь мне. Никто не может, но... это безумие.

— Я готов.

— Я не знаю, как еще корить себя, так что я буду слушать.

Он невесело рассмеялся, соглашаясь.

— Ты более жестока к себе, чем кто-либо другой, — он прижал пальцы к моим губам.

Я попробовала его на вкус, а желание открыть рот и принять глубоко его пальцы было подавляющим.

— Я думаю, что мы причиняем боль друг другу, — сказал он. — Я ошибочно просил у тебя моногамии, и это стало началом конца.

— Если это то, чего ты хочешь, это не ошибка. Я могу попробовать ещё раз.

Дикон покачал головой.

— Я думал, ты хотела этого. Но мне не нужно, чтобы ты была исключением. Я не ревную к другим мужчинам, если знаю их, и уверен, что ты защищена. Я думал, что это сделает тебя счастливой. Считал, что тебе будет безопасней, если ты будешь только моей. Но это не так. Это загоняет тебя в ловушку. Заставляет тебя делать глупые вещи. Я никогда не попрошу тебя о чём-то таком снова.

— Я смогу.

— Тогда сделай это. Просто сделай это, если это то, чего ты хочешь. Я не коснулся ни одной другой женщины после тебя, и не коснусь. Ни одна из них мне не интересна. Но это мой выбор. Он должен быть и твоим тоже. Я не могу заставить тебя, и не могу наказать тебя за то, кем ты являешься.

Он не мог наказать меня за то, что я была шлюхой. Шалавой. Пустым сосудом для секса без каких-либо целей и угрызений совести. Однако он имел в виду не это. Но я знала, что именно: что я была просто каким-то духом богини, не от мира сего, парящей над заботами о банальных вещах, таких, как верность, и он обрезал мне крылья.

— Ты серьёзно? — спросила я. — Ты имеешь в виду, что мог бы просто отпустить меня пить и трахаться, когда тебя нет рядом, и это было бы приемлемо для тебя?

— Я, наверное, единственный человек в мире, который не чувствует ревности от этой мысли, но ты должна быть собой. Я приму тебя такой, или не приму вообще. Ты знаешь, кто ты для меня. Ты — моя причина, чтобы чувствовать себя хорошо. Даже после всего, я счастлив, когда думаю о тебе. Это всё, чего я хочу — почувствовать эту свободу. Я не заинтересован в «багаже», который получу, принудительно сделав тебя исключительной. Дети, брак, миф о счастливом доме. Ничего из этого нам не видать.

Он и раньше это говорил, и я приняла это тогда.

— Я хочу спросить кое-что, — сказала я, опуская глаза.

— Да? — он поднял бровь. Дикон знал, что я собиралась спросить; я бы поставила весь свой трастовый фонд на это.

— Можешь сказать мне, что случилось? Как я ударила тебя? Я не могу воспроизвести события в своей памяти.

Дикон отвёл взгляд. В профиль он выглядел задумчивым, статным, с горбинкой на когда-то сломанном носу, и его подбородок был высоко поднят.

— В этом рассказе не будет никакого смысла, если я это сделаю, разве не так? Ты должна вспомнить сама.

— Я не могу.

Дикон наклонился.

— Можешь, — его голос стал низким, превращая вдохи в слова.

Когда он говорил вот так, я могла услышать его независимо от того, насколько громко играла музыка. Я покачала головой, чувствуя пощипывание в носу — слёзы, порождённые стыдом.

— Я могу помочь тебе.

— Расскажи мне. Пожалуйста.

— Нет, я могу помочь тебе вспомнить. Ты хочешь этого?

Я кивнула. Чёрт, он был так близко: дышал на меня, его щетина рядом настолько, что мне стоило лишь шевельнуться, и я бы почувствовала её. — Да.

— Мы должны остаться наедине, — сказал он.

— Что у тебя на уме?

Дикон поднял бровь. У него не было ни малейшего намерения говорить мне. Боже, как я любила его. Он — волплощение силы и уверенности в том, что всё, чего он может достичь, будет в порядке. Неудивительно, что я развалилась на части, когда он ушёл.

— Хорошо, — сказала я. Я не упомянула, что оставаться наедине было против правил или что их нарушение может продержать меня в заключении дольше, чем любой из нас хотел. — Жди здесь.