Приз

Они захватили из багажника маленькую саперную лопатку. Ею ворошили головешки в корпусах. Чем больше ходили по пепелищу, тем яснее оба понимали, что пожар начался не сам по себе. Электричества тут давно нет. Огонь от леса не мог перекинуться на старые корпуса, расстояние слишком большое. Почва —суглинок, осталось много бетона и гравия на дорожках, на площадке, где когда-то проходили пионерские линейки. Корпуса у леса вообще не горели. Собственно, это не корпуса, а развалины, но огонь их не коснулся.

Более всего пострадал самый дальний корпус, за которым была широкая поляна. Именно он, судя по всему, и стал очагом возгорания. От него практически ничего не осталось.

– Группа нужна, группа, – ворчал Саня, ступая по обгорелому мусору, – эксперт-криминалист, трассолог, пожарники. Мы можем только напортить, уничтожить следы. Надо кончать эту самодеятельность и вызывать группу.

Он поддел лопаткой то, что когда-то было матрацем, приподнял и увидел кроссовку, совершенно целую, новенькую, тридцать седьмого размера. Внутри – аккуратно скрученный красный носок. Он присел на корточки, хотел позвать Машу, чтобы она помогла поднять матрац целиком. Но тут услышал ее глухой, сдавленный крик.

Маша стояла в углу, возле горы головешек, и указывала на какой-то круглый черный предмет. Она прижала ладони ко рту и застыла так, не говоря ни слова. Саня взял ее за плечи и почувствовал, что она дрожит. Он уставился на шар, покрытый черной коркой. Он понял, что это обугленная голова, когда заметил провалы глаз, нос, дыру рта, шею и рядом – скрюченную, поднятую вверх черную руку. .

* * *

Четыре года в театральном училище не прошли для Приза даром. Он научился владеть собой. Когда явилась к нему смущенная, вся мягкая и томная журналистка, он подыграл ей великолепно. С первых ее слов, с первых взмахов накрашенных ресниц он понял, что никаких акробатик, ничего интересного не будет. Она, хоть и примчалась к нему в квартиру в полночь, все равно хочет от жизни одной лишь кислятины, которую у таких дам принято называть «теплом и нежностью». Ей, стареющей зябнущей собачонке, нужны пристальные взгляды, намеки, полунамеки, свечи, мокрый шепот в ушко, и только, когда будет честно отыграна нудная вступительная часть, последуют пятнадцать минут традиционного секса, почти такого же нудного.

В постели она благодарно повизгивала и закрывала глаза. А потом рыдала, припав лицом к его плечу. Было мокро и смешно. Но он не смеялся. Он гладил ее жесткие, крашеные волосы, называл «малышом» и «зайчонком». На плече остались разводы туши, он долго, брезгливо тер их намыленной губкой, когда отправился в душ. Потом он сам сварил кофе, кормил голую корреспондентку мороженым с ложечки, она кормила его и говорила, говорила. Ей хотелось нежности и тепла. Она жаждала излить душу, рассказать, как жесток мир, сколько вокруг цинизма, как мало осталось чистого и светлого.

– Да, – согласился он, – мы перестали быть людьми. Куда мы все катимся? Сегодня на ток-шоу я встретил своего бывшего учителя, гениального режиссера Сергея Павловича Дмитриева.

– Ты учился у Дмитриева? – она поцеловала его в мочку уха.

– Ну, в определенном смысле все сегодняшние актеры и режиссеры учились у Дмитриева. А сейчас старика совсем забыли. Он одинокий, запущенный какой-то, попивает.

– Да, он давно ничего не снимал, – она прижалась щекой к его ключице.

– Неважно. Он достаточно снял, чтобы его помнили многие годы. Но ты знаешь, за последние десять лет ни одного серьезного интервью. А ведь ему есть, что сказать.

– Конечно! Можно сделать отличный материал. Я поговорю с главным редактором, – она потянулась за сигаретой, – я обязательно возьму у Дмитриева интервью. Пусть попробуют вякнуть, что он уже давно не звезда, я им такое устрою! Слушай, а если побеседовать с ним о тебе? Ну, как бы объединить два материала. Это отличная идея! Правда, тогда придется немного сократить твой текст, но зато не надо убеждать главного. На такой вариант он пойдет с удовольствием.

–Умница, – он дал ей прикурить, – ты настоящий профессионал. Но обо мне с Дмитриевым говорить не надо. Во-первых, старик достоин отдельного разговора, а во-вторых, сейчас проблема в другом.

Он сделал паузу, обнял ее за плечи. В зеркале он заметил ее млеющее, мятое лицо, встрепанные волосы. Она не относилась к тому типу женщин, которые после секса хорошеют. Она выглядела значительно хуже, чем пару часов назад, когда переступила порог его квартиры, ухоженная, со свежим макияжем. Сейчас она казалась пожилой транзитной пассажиркой после нездорового сна в плацкартном вагоне.

– Я не знаю, как быть. Мне надо с тобой посоветоваться, – сказал он, отвернувшись от зеркала.

– Да, да, родной, я тебя слушаю.

– Сегодня в «Останкино», перед началом ток-шоу, пока мы ждали эфира, в гостиной работал телевизор. В криминальных новостях показали сюжет о девочке, которую нашли где-то в Подмосковье, в районе пожара. Ее снимали в больнице, она была в ужасном состоянии. Сильные ожоги, истощение. И представляешь, Сергей Павлович узнал в ней свою внучку!