Приз

– Это сейчас. Ты плохо слушаешь, человек. Если ваше потомство приспособится к местным условиям, произойдет ли это естественным образом или же вы измените себя, смешав свою кровь с кровью этого мира, но в будущем наша пища станет вашей пищей… особенно если вы измените и ее смешав ее сок с соком этого мира.

«Старик чертовски умен», – все больше удивлялся познаниям аборигенов Эрик, точнее сохраненным знаниям.

– Мы останемся двумя разными видами, никогда не станем единым целым. Если мы не смешаемся сразу, то не сделаем этого никогда. И как древесная крыса не сможет ужиться в одной норе с земляной крысой, одна из них обязательно будет повержена и станет пищей другой, так и на этой земле станется только один вид. Это закон природы… Так скажи мне человек, стоило ли нам оставлять своим потомкам такую проблему если мы сейчас сами ее способны решить и не подвергать жизни своих правнуков столь страшным опасностям? Опасности полного нашего истребления как вида.

– Понятно… – прохрипел Ремезов и скрипнул зубами. – Ну а пленники-то вам зачем? Зачем вам потомство от не измененных которых вы так ненавидите?

– Когда мы ушли от не измененных, приток свежей крови совсем остановился… мы замкнулись в себе и стали меняться еще быстрее. Наши изменения зашли слишком далеко… с каждым поколением все дальше и дальше… Рождались уроды… Предки поторопились и где-то допустили ошибку в смешивании своей крови и крови этого мира. Кровь этого мира внедренная в нас набирает силу… слишком длинные хвосты… рога… потеря разума… и прочее… Нам приходится следить за чистотой своего вида… убивать две трети рожденных… Мы стоим на пороге вырождения. Наша численность до вашего появления медленно, но верно сокращалась. Мы решили, что чистая кровь снимет эту проблему. Как видите, мы были правы… – указал старик на светлого ребенка. – А потомство подобных детей и обычных как этот, – указал старик уже на темного, – даст нужный результат. Кровь этого мира больше не будет уродовать нас.

– Если только мы вообще дадим вам такую возможность, а не истребим прямо сейчас, – зловеще заметил Антон Николаевич.

Старик ничего на это не сказал, только склонил голову еще ниже, прекрасно понимая такую философию жизни: кто сильнее тот и прав. Сами по ней жили.

– Ну и дела… – выдохнул кто-то потрясенно.

Эрик вдруг вспомнил все пропавшие колониальные и транспортные корабли с начала Эры Экспансии. Если хотя бы часть из них, треть или даже четверть, достигло подобных условно пригодных для жизни миров как Сахара и люди там тоже решили видоизменить себя под новые условия, как то сделали орфейцы, и хотя бы десятой части это удалось, то сколько тогда сейчас развивается новых условно человеческих рас?! И во что это выльется в будущем?

– У вас остались какое-то записи ваших не измененных предков? – спросил Эрик, чтобы как-то разорвать этот круг молчания.

– Да… они спрятаны в надежном месте.

– О чем эти записи?

– В основном там результаты разных исследований этого мира. Изменений нашего… ДНК…

– Где моя жена? Где остальные пленники? Женщины? – спросил Ремезов, прервав разговор. Записи его сейчас не интересовали и это понятно.

– Мне жаль… но когда нас поразила сильная болезнь, какую мы еще не знали, когда мы умирали десятками в день, нам стало трудно за ними ухаживать… потому как некому было ухаживать за нами самими.

Антон Николаевич буквально зарычал сжав рукоять пистолета так сильно что задрожала рука.

Эрик вдруг понял, что в этот момент решалась судьба не только отдельных сахарианцев этого поселения, но и вообще всей цивилизации измененных потомков орфейцев.

Махов поймав блуждающий взгляд Рмезова, твердо посмотрел ему в глаза.

– Это наш шанс… последний… – сказал Эрик тихо. Вкрадчиво. – Уничтожив их на корню, мы уничтожим себя. Ресурсов и технологий чтобы выжить у нас нет.

– Они хотели уничтожить нас…

– Мы хотим уничтожить их и уничтожаем…

– Ты слышал что он сказал, в будущем мы вновь начнем войну…

– Никто не знает будущего, мы не пророки. Будущее зависит только от нас. Оно будет таким каким мы захотим его сделать. По крайней мере, мы должны отбросить все ошибки прошлого, свои и чужие и попробовать. В конце концов не по-человечески это устраивать геноцид, только из опасения что ничего не получится. Подумайте и о их опыте выживания. Он нам очень пригодится.

– Ты хочешь сказать, что мы в конечном итоге должны стать такими же как они?!

– Почти. Скорее как он, – кивнул в сторону светлого ребенка Эрик. – Ну, может чуть темнее. Собственно, что тут такого ужасного. Ведь человечность определяется не внешностью, а внутренней сущностью: воспитанием, моралью и прочим.

– Люди на это не согласятся, – всем своим видом выразил скептис Ремезов.