Кронго знает, что сейчас водоворот улицы начнет стихать, она опять перейдет в безлюдные переулки, выводящие к асфальтовому шоссе на Лалбасси. К узкой серой ленте, привычно режущей поля и джунгли. Он подумал, что много раз слышал о том, что человек всегда чувствует свою смерть. Но он сейчас чувствует только любовь ко всему окружающему, у него нет предчувствия смерти. Значит, он останется жить. А Амалия? Вот почему он ее ревнует — она ходит на краю смерти, стоит Крейссу узнать, что она связана с Фронтом, — и она будет убита. И не просто убита — убита зверски. Как, каким образом ее убьют? Потопят в сетке? Чепуха. Кронго вспомнил руки Гоарта, то, как Гоарт обыскивал выстроенных лицом к стене манежа конюхов. Гоарт может ее убить, именно Гоарт. Ногами. Почему ногами? Это особые люди, совсем особые, — Гоарт, высокий европеец с глазами-луковицами…. Поль, Лефевр, Крейсс… У них совсем другой взгляд, другие жесты, другие слова. Они убьют Амалию, если поймают. Конечно, убьют. Как? Но, может быть, все это ему кажется, он придумал это сам для себя, этих людей и их лица. Они ничего с ней не сделают. Допросят и отпустят. И почему они должны ее поймать? Ведь не поймали же они ее до сих пор. Вот безлюдный переулок, глухие глиняные стены без окон. Почти у каждого дома под карнизом крыши сушится рыба в связках — серая, нанизанная на изогнутую толстую проволоку. Альпак идет ровно, ему легко, радостно, Кронго видит это по тому, как Альпак держит голову, как четко и легко уходят и возвращаются ноги. Вот в глубине переулка, рядом с глинобитными домиками, чуть отступив от тротуара, поблескивает окнами современный десятиэтажный дом. Блоки его этажей закрыты цветным пластиком, у каждой лоджии пластик своего цвета. Розовый, синий, васильковый, снова розовый, желтый, коричневый, черный… На одной из лоджий дома Кронго заметил точно такую же связку сушащейся рыбы на проволоке. Потом увидел на тротуаре патруль, двух солдат в серой форме. Он заметил, что оба они светловолосые, коренастые. Один из солдат поднял руку, снял с плеча автомат, щелкнул затвором.
— Сто-о-ой… — он подошел вплотную к бричке. Голова солдата оказалась как раз у колена Кронго. — Кто такой?
Глаза, серые, с красными веками, редко помаргивали. Второй солдат похлопал товарища по плечу, тот обернулся. Поправил ремень, стряхнул что-то с брюк.
— А-а… Проезжайте…