— Мы долго были снисходительными и терпимыми к тебе, — заговорила первая из них, — прощая твоё невежество и глупость, но теперь этому конец. Больше Ты не заслуживаешь ни нашего терпения, ни мягкости.
Её взгляд метался с одной женщины на другую. В глазах стояли слёзы и немой вопрос.
— Да, — кивнул вторая, — на этой фазе твоей дрессировки бастонада и стрекало разрешены.
— Дрессировки? — в ужасе переспросила она.
— Да, дрессировки, маленький дура, — бросила третья, брезгливо поморщившись.
— Предупреждаю, на следующей фазе и далее, — сообщила старшая дрессировщица, — будут применяться плеть, тугие цепи, пытки и всё что угодно.
— Ты всё ещё собираешься доставлять нам неприятности? — осведомилась вторая из них.
— Нет, — поспешила заверить её женщина.
— А теперь скажи это сама, — потребовала вторая.
— Я постараюсь не доставлять неприятностей, — всхлипнула пожилая женщина.
— Полностью? — последовал следующий вопрос.
— Да, да! — заплакала она.
— Освободите её, — бросила первая дрессировщица.
Как только пряжки ремней были расстегнуты, она с мучительным стоном оттянула ноги от бруса.
— Я не смогу ходить, — простонала женщина.
— Так ползи, — усмехнулась вторая их мучительниц.
— И радуйся, что мы не мужчины, — добавила третья, — у них Ты не только ходить, но и сплясать бы смогла. И отплясывала бы бешено, под их стрекалами!
И она, ползком, вернулась к своим урокам. А к концу того дня она уже смогла встать и идти, неловко, покачиваясь, морщась от боли.
В конце концов, когда пришло время, возвращаться в камеру, её походка, в целом, уже вернулась к почти нормальному состоянию, а боль в стопах перестала быть такой мучительной, хотя кожа на них всё ещё горела, когда она ставила ногу на пол.
— Скрести запястья перед телом, — приказали ей по окончании занятий.
Её запястья оказались стянуты несколькими витками шнура, концы которого затем обернули вокруг талии и завязали на спине. Теперь её руки были не только связаны, но и притянуты к животу.
— А теперь, гордая, благородная варварка, такая важная в собственном мире женщина, — усмехнулась первая дрессировщица, — возвращаемся в твою камеру.
Но стоило ей повернуться, и сделать первый неуверенный шаг в сторону своего теперешнего жилища, как у неё вырвался крик боли. Первая дрессировщица, внезапно и больно стегнула по задней поверхности правой икры. Потом, с весёлым смехом, преследуя её, бегущую по коридору, мучительница хлестала женщину то по одной ноге, то по другой. Две другие тоже не преминули поучаствовать в развлечении, в результате и ей приходилось всё быстрее переставлять горящие ноги, заливаясь слезами и вскрикивая от боли и позора, при каждом ударе. В свою камеру она уже буквально влетела через гостеприимно распахнутую решётку, и даже в отчаянии прижалась к противоположной стене. Но её мучительницы уже прекратили своё издевательство, и зашли вслед за ней только для того, чтобы развязать ей руки. Потом они ушли, закрыв за собой решётку, запершуюся автоматически.
Женщина потерла натёртые верёвкой запястья и, дохромав до металлического зеркала, уставилась на своё отражение. Та, кто смотрела на неё из зеркала, совсем не походила на достойную, зрелую женщину. Скорее это была напуганная пленница. Она приблизила лицо почти вплотную к полированной поверхности металла. Зеркало констатировало, что теперь её волосы в целом снова стали тёмными, как прежде. Отстранившись, женщина оценила свою фигуру, лишь слегка прикрытую туникой. Как возмутительно! Но всё же, она бы не стала утверждать, что это было непривлекательно. Внезапно она задрожала, и дело было даже не в охватившем её страхе. Несомненно, в таком мире, как этот её могло ожидать множество опасностей. И по мере того как прогрессировало её обучение, она всё яснее понимала это, и всё больше опасностей видела. Но именно в тот раз, стоя перед зеркалом, она впервые осознала, что в этом мире у такого как она, привлекательного, уязвимого, возможно даже красивого, существа могут найтись опасности особого рода. Не могли ли они, вдруг испугалась женщина, состоять в некоем особенном риске. Что, если, скажем, её возжелают некие могущественные сильные мужчины, а у неё не было никаких сомнений в том, что на этой планете такие мужчины имелись. Какая судьба могла бы ждать её в таком мире?
Вскоре её уроки стали вызывать у неё всё больше беспокойства. Например, ей начали преподавать, по крайней мере, пока в теории, как надо мыть мужчину, как натирать маслом его тело, как использовать стригил и губку, как уважительно касаться и прислуживать, обтирать полотенцем, какие слова следует говорить на разных этапах, как в заключении падать ниц и благодарить за предоставленную честь того, что ей позволили помыть его и так далее. Деревянный чурбан при этом служил заменителем мужской фигуры. Но даже в этом случае она чувствовала растущий внутри испуг и возбуждение, когда нежно и мягко обслуживала его, следуя инструкциям своих преподавательниц.