Приз Гора

— Ваша лодыжка отлично смотрится в этом кольце, — похвалил он.

Женщина растерянно посмотрела вниз на стальную манжету, обнимавшую ее ногу. Анклет по-прежнему оставался на ней, так же неизменно, надежно безупречно, как это было еще в ее прежнем мире, в том доме, где она очнулась в белом больничном халате, и где ей сделали первую инъекцию, уложив на правый бок перед его столом.

Она снова подняла на него глаза и проговорила:

— Я вижу, что Вы не хотите прояснить для меня эти вопросы.

— Вы совершенно правы, — подтвердил мужчина.

— Вы шутите! — прошептала она.

— В любом случае, решение по таким вопросам будет приниматься не вами, а другими, — пожал он плечами, и она почувствовала, что кровь отливает от ее лица. — Да.

Возможно, именно в этот момент она начала подозревать то, чем она могла бы быть здесь, как и то, что могло быть сделано с ней. Память услужливо подкинула ей замечание, которое он сделал о ненавистной Тутине, которую за время своего пребывания на этой планете она еще не видела, что, дескать, он «купил ее».

— Нет! — воскликнула женщина. — Это не может быть!

— Чего не может быть? — уточнил ее собеседник.

— Кто я? — потребовала она. — Каков мой статус здесь?

— А разве трудно догадаться? — подняв брови, осведомился он.

— Почему для меня все еще не принесли стула? — спросила женщина.

— Вам разрешили стоять, — указал он.

— Пожалуйста! — взмолилась она, мгновенно растеряв все свои притязания на силу и решимость и почувствовав себя смущенной и слабой.

— Вы, конечно, видели себя в зеркале камеры, — заметил мужчина.

— Да, — выдавила из себя женщина.

В ее в новой камере имелось металлическое зеркало, точно так же вмурованное в стену справа от входа, как это имело место в ее предыдущем узилище.

— Какой возраст Вы бы сейчас себе дали? — полюбопытствовал он.

— Я не знаю, — прошептала она.

— Если бы я увидел вас на Земле, — решил ответить за нее он сам, — то я бы предположил, что вам не больше сорока, где-то в районе тридцати семи или тридцати восьми. Пожалуй, все же — тридцать восемь. А когда Вы были приобретены, вам было пятьдесят восемь лет.

— Пятьдесят пять, — по привычке поправила женщина.

— Пятьдесят восемь, — усмехнулся ее собеседник.

Она, стыдливо покраснев, опустила голову. Что ни говори, но мужчина, был прав.

— Я вижу, что и к этому возрасту у вас сохранилось кое-что из того, что однажды было заслуживающей внимания красотой, — заметил он. — Уверен, даже теперь многие мужчины нашли бы вас довольно интересной.

Она покраснела, густо, до пунцовости. Горячая, не поддающаяся контролю волна негодования, смущения и… удовольствия прокатилась через все ее тело. Нет, она совсем не была расстроена тем, что узнала, что могла бы снова, после стольких лет, быть найденной привлекательной.

— Как вам понравилась ваша новая одежда? — осведомился он.

— Она такая, в какой Вы захотели меня увидеть, — пожала плечами женщина.

На этот раз ей досталось относительно скромное платье, насколько вообще может быть скромным подобный предмет одежды. Конечно, более молодую женщину, скорее всего, нарядили бы во что-то более короткое. Скорее, это была туника, а точнее что-то к ней близкое. Простая, прямая, белого цвета, пошитая, как и прежнее ее платье из шерсти скачущего хурта. Кромка подола не скрывала ее коленей. Округлый ворот этой туники по форме был похож на тот, что был у прошлого туалета, но уже шел несколько ниже, возможно, пройди он еще немного ниже, и открылся бы намек на скрытые под платьем прелести. Что интересно, это был первый, из выданных ей предметов одежды, у которого не имелось рукавов. Вообще, обнажение женских рук, в этом мире, обычно расценивалось как действие откровенное и чувственное. Фактически, женщины по статусу или положению, стоявшие выше ее, скрывали свое тело полностью, появляясь на публике только в тяжелых одеждах и вуалях, особенно это касалось представительниц высших каст. Само собой, в то время она этого еще не знала. Мужчины этого мира, как выяснилось, склонны считать хрупкие, округлые, прекрасные руки женщин крайне привлекательными сексуально. Возможно, стоило еще упомянуть, что в ее новом жилище ей больше не разрешили ни сандалии, ни какую-либо другую обувь. Теперь женщина ходила так же, как и все ее различные наставницы, побывавшие у нее за последнее время, то есть босиком. Обнаженные ноги женщины, в этом мире, также расцениваются как объект чувственный и провокационный.