Приз Гора

Эллен, лежавшая у его бедра, закусила губу и подавила рыдания. Слезы полились по ее щекам. В раздражении и расстройстве она откатилась от него и с одеяла, и растянулась на влажной от росы траве, прижимаясь щекой к земле. Не выдержав, рабыня затряслась от рыданий. Соленой от слез щекой она чувствовала узкие, волокнистые, прохладные, напитавшиеся предрассветной влагой, живые стебли.

«Он не связал меня, он не заковал меня, — думала Эллен. — Он так высокомерен, так уверен во мне! Возможно, я убегу! Я могу показать ему! Я могу научить его не считать меня чем-то само собой разумеющимся! Он что, думает, что я — рабыня? Хотя о чем это я? Увы, я и есть рабыня! Пусть он проснется и обнаружит, что меня нет! Как он обращается со мной! Я не хочу быть рабыней! Я несчастна! Но куда мне, рабыне, бежать? Хочу ли я заблудиться в степи, или быть съеденной ненасытным слином? На мне рабская туника, клеймо и ошейник! Для меня нет никакого спасения в этом мире! Нет никакого спасения для гореанской рабыни! Даже если меня не съедят, я не умру от истощения, жажды или голода, то меня поймают и снова объявят собственностью, если не он, то любой другой, как ничейную кайилу. Разве мой ошейник не указывает на меня, как на рабыню? И даже если я смогла бы так или иначе избавиться от него, что мешает мужчине просто схватить мою ногу и осмотреть бедро, найдя на нем клеймо? Это не составило бы труда. Клеймо ясно отмечает меня. А что, если он, мой хозяин, преследовал бы и поймал меня? Какова была бы моя судьба в этом случае?»

Кожей своей щеки Эллен чувствовала мокрую траву. Она теперь не лежала на одеяле у бедра своего господина.

«Не стоит вызывать его недовольство», — подумала рабыня и заползла назад на одеяло, чтобы покорно лечь головой у его бедра.

Поцеловав его бедро, Эллен покаянно прошептала:

— Простите меня, Господин.

Оставалось только надеяться на то, что утром она не будет избита. Все-таки он был ее господином. А она была его рабыней.

«Со мной будет сделано все, что моему владельцу понравится, — подумала Эллен. — Придется мне терпеть муки потребностей. Это никого не интересует. Я — рабыня. Возможно, когда-нибудь он захочет поласкать меня. Надеюсь, что поутру он хотя бы не будет меня бить».

— Меня нужно наказать плетью, Господин? — не выдержав, спросила она.

— Возможно, — буркнул мужчина.

— Господин?

— Да спи Ты давай, — проворчал он.

— Да, Господин, — вздохнула она и снова нежно прижалась губами к его бедру.

«Да, — признала девушка. — Он — мой господин, и он может делать со мной, все чего бы ему ни захотелось. О, вот было бы здорово, чтобы он сжалился над своей рабыней! Пожалуйста, поласкайте ее, Господин. Пожалуйста, поласкайте ее, Господин. Она так любит вас! Но почему он, такой сильный, зрелый мужчина не хочет ласкать меня? Неужели я настолько неприятна ему? А может он хочет замучить меня? Насколько ужасно это иногда, быть рабыней. Настолько мы уязвимы и беспомощны! Иногда меня пугает то, что на мне ошейник. Зато как же это непередаваемо красиво, быть в ошейнике. Я хочу чувствовать его на своей шее вместе со всем, что это означает. Я — рабыня, и именно этим я хочу быть. Этим, и ничем иным. Мне нравится быть рабыней. Я люблю быть рабыней! И я люблю своего господина. Но вот только было бы хорошо, чтобы он ласкал меня! Впрочем, даже если бы я ненавидела его, то я все равно хотела бы, чтобы он меня ласкал. Я нуждаюсь в ласке. Я ведь рабыня!»

Начав движение в целом они придерживались юго-восточного направления. Слинов в степи больше не попадалось. Такие животные, приземистые, шестиногие, гибкие хищники склонны придерживаться определенной территории, если только они не встали на след. Возможно, уже к утру следующего дня после отъезда из того лагеря, что стал полем боя и сценой резни, фургон пересек и оставил позади их обычные охотничьи угодья. Мне сказали, кстати, что степной слин намного меньше своего лесного сородича, который в длину может вырастать до восемнадцати футов, а весит такой монстр по несколько сот фунтов.

Рабыня лежала у бедра своего господина. Сон не шел. Ее потребности требовали ласки.

Предрассветная тишина повисла над степью.

Рабыня, не слишком обремененная обязанностями, не могла не слышать того, о чем беседовали мужчины. Насколько она понимала, Мир и его товарищ, к этому моменту набравшийся сил, хотя по-прежнему неспособный ходить, вскоре собирались оставить их группу и пробираться к Брундизиуму. Мир должен был тащить раненного на импровизированной волокуше, сделанной из веревки, пары шестов и куска брезента вчера вечером, когда они встали на ночевку в маленькой рощице темных темовых деревьев, выросших вокруг крохотного родника. Ожидалось, что через день — два они должны были достичь более или менее населенных мест. Они уже миновали две небольших речушки.