Приз Гора

Наконец, она закончила с уборкой стола, переставив последние тарелки на столик на колесах. «Как странно, — подумала она, — что у меня оказалось это восемнадцатилетнее тело. И все же оно — мое, или, возможно, лучше было бы сказать, оно теперь то, чем являюсь я. Безусловно, шея этого тела украшена рабским ошейником. Или, может лучше сказать, что это на меня саму надет рабский ошейник? Или, что я сама, та, кто я есть теперь, украшена рабским ошейником?».

Эллен по-прежнему не осмеливалась признаться ему, что она полюбила носить рабский ошейник. Полюбила быть рабыней. Она не осмеливалась рассказать ему, что теперь она пришла к тому, что готова признать себя прирожденной рабыней, которая со всей уместностью и по праву, должна носить этот ошейник. Она полюбила свой новый статус и свой ошейник. Но как сказать об этом ему? Как он, узнав об этом, сможет ее уважать? А ей хотелось его уважения. Вот и получалось, что она должна была изображать из себя жалующуюся свободную женщину, неуместно, но категорично приговоренную к незавидной судьбе.

— Вообще-то для рабыни принято благодарить свободного человека за комплимент, — заметил Мир, и добавил: — Ты можешь поблагодарить меня.

В действительности, его замечания были не столько критическими, сколько поучительными. Он, как ей казалось, делал их просто с целью помочь невежественной девушке быстрее и лучше понять свой ошейник.

— Я должна поблагодарить вас за то, что сделали меня восемнадцатилетней рабыней? — уточнила женщина.

— Ну, вообще-то за то, что я указал на то, что Ты — привлекательна для восемнадцатилетней рабыни, — поправил ее он.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила она, густо покраснев целиком, и чувствуя, как теплая волна удовольствия, рожденная его похвалой где-то в животе, прокатилась по ее телу.

Она надеялась, что это не было слишком заметно в приглушенном свете комнаты. Эллен все еще собиралась играть роль, что отказывается признать комплимент. Она считала, что должна продолжать скрывать от него, что в своем сердце была прирожденной рабыней, законной рабыней.

Ей еще предстояло научиться жить ради таких вот комплементов, ради доброго слова, одобрительного взгляда, корки брошенной перед ней на пол, ради простой ласки.

Эллен перекатила тележку от длинного стола и краю кофейного столика. Там под пристальным взглядом господина она, изящно наполовину наклонившись, наполовину присев, под глазом ее владельца, принялась вытирать маленький стол.

«Ему нравится смотреть, на меня, делающей эту работу, — подумала женщина. — Он наслаждается, видя, как я исполняю такие простые, незамысловатые домашние работы. Когда-то я была его учительницей, а теперь я должна нагой убирать с его стола. Похоже, для него наблюдать за мной, делающей это — своего рода эротический опыт».

Конечно, у нее самой служившей ему так, это тоже был по-своему эротическим опытом. В ней вдруг родилось некоторое понимание тонкого, светлого, глубокого, широкого эротизма женской неволи. Это была своеобразная среда, состояние ее жизни.

— Я смотрю, теперь Ты вернулась, к нормальным способам беседы, — усмехнулся он. — Ты сразу начала использовать слово «Господин», обращаясь к своему хозяину.

— Да, Господин, — согласилась женщина.

— Ты — умная рабыня, Эллен, — заметил Мир.

— Спасибо, Господин, — на этот раз не забыла поблагодарить его она.