Приз Гора

— Возможно, если она — рабыня, — заявила Эллен, и тут же испуганно замолчала, видя, как рука Нельсы напряглась на ручке кувшина.

— Не причиняй ей вреда, — снова вступилась за ней рыжая.

— Она сошла со своей циновки, — бросила Нельса. — Я просто расскажу об этом!

— Ты тоже не на своей циновке, — напомнила рыжая. — Скажешь Ты — скажет она, а мы подтвердим!

Возгласы согласия послышались сразу от нескольких рабынь.

Одна из них была красавицей с темно-рыжими волосами, утверждавшая, что когда-то служила для удовольствий самого Ченбара из Касры, Ченбара Морского слина, Убара Тироса. Правда, некоторые утверждали, что скорее всего, она служила в тюрьме Тироса, и периодически бросалась в камеры к заключенным, и передавалась среди них из рук в руки. Так принято делать, чтобы уменьшить непокорность узников. Эллен предположила, что обе истории могли бы иметь место. Она не исключала, что эта женщина, которая была очень красива, когда-то, действительно, служила в садах удовольствии Ченбара, но вызвала его недовольство, или возможно он, просто устав от нее, отправил служить в тюрьме. Позже, после того как нашлись другие, кто заменил ее в тюремных обязанностях, ее могли продать на материк и далее на юг. Другая была прекрасной рабыней смешанных кровей, раскосые глаза которой намекали наличие среди ее предков представителей монголоидной расы. Третья была негритянкой, шею которой вместо ошейника охватывала цепь с диском. Говорили, что к ней уже проявил интерес чернокожий торговец. Две других были сестрами из города, называемого Венна. Они попались работорговцам, возвращаясь из паломничества в Сардар. Пока их держали вместе, но в дальнейшем, скорее всего, им предстояло разлучиться, и отправиться на рынки по отдельности.

— Ты тоже научишься умолять и царапать пол в конуре, маленькая таста, — сказала Нельса.

В тот момент Эллен еще понятия не имела, что такое эта таста, но позже она узнала, что это была просто конфета, маленький мягкий леденец, надетый на палочку.

Эллен, негромко взвизгнув и прикрыв лицо руками, защищаясь от летящих горячих брызг, отпрянула от своего таза, в который Нельса внезапно выплеснула весь кипяток из кувшина.

— Приступай к работе, рабыня, — прорычала прачка.

— Да, Госпожа, — сказал Эллен.

Она сунула руки в таз, но тут же закричав от боли, отдернула их обратно. — Но это же слишком горячо, Госпожа. Я не могу даже прикоснуться к воде!

Но Нельса уже отвернулась от нее. В этот момент другая рабыня, экзотично выглядевшая, одетая в рабские полосы, вывалила рядом с ней новую партию грязного белья. Эллен в страдании уставилась возвышающуюся около нее гору. Это было так много!

Женщина, заплакав, упала и съежилась рядом со своим тазом. Как ей хотелось, чтобы поскорее наступила ночь и она смогла бы остаться в одиночестве в своем закутке и закутаться в одеялом.

Она предположила, что женщины низких каст должны были стирать свои вещи самостоятельно.

Почему ее господин отправил ее сюда, в это ужасное место? Возможно, она наказана, но за что? Не была ли она брошена сюда в воспитательных целях, например, чтобы смогла лучше понять природу своей неволи? Почему он так ненавидел ее? И ненавидел ли вообще? А может, была какая-то другая причина? «Я должна быть особенной для него, так или иначе, — подумала она, — раз уж он поступил со мной так». Но внезапно ее осенила другая мысль, заставившая ее задрожать от страха: «А что если, все наоборот, и я не являюсь для него чем-то особенным? А вдруг он вообще не думает обо мне. Быть может, я здесь, потому что я для него не особенная вообще. Что если, я для него всего лишь еще одна никчемная рабыня? Нет! — сказала она себе. — Я здесь, потому что ему показалось забавным послать меня, его бывшую учительницу, которую он когда-то нашел, похоже, к своему раздражению, волнующе, и даже возбуждающе привлекательной, в это ужасное место, в эту прачечную, чтобы она жалкая, потная, голая рабыня-прачка, на своем опыте испытала, что значит исполнять самые тяжелые и самые низкие обязанности. Но он перенес меня на эту планету! Он не забыл меня! Я уверена, что он хочет меня! Да! Хочет! Как мужчина хочет женщину, или скорее — вдруг взволнованно осознала она, — как господин хочет рабыню. О! Я надеюсь, что это так! Я так надеюсь на это! Я так люблю его! Он — мой господин!»