— Вот видите, — Антихрист поправил сползшую простыню, — крыша задымила! Значит — клонировать. А если лечить, то это надолго. Кстати, пока вы устраивали свои демарши, какая-то девица половину канцелярии ВКиБА перекалечила. Интересовалась, куда подевался писатель. Такая оторва: мне! — и то обещала рога пообломать, если не верну Ахенэева. А с виду — воплощенная добродетель.
— Она и есть добродетель, и не только внешне, — поняв о ком идет речь, Владимир Иванович растрогался. При упоминании об Эльвирочке, ему стало жутко тоскливо. Да и Яша, единственное близкое создание, можно сказать, товарищ по адовым скитаниям, неизвестно когда поправится. Вон как хрипит, призывает в беспамятстве: «Пленных не брать! Отпускать…»
— Слушайте, Антихрист, как я понимаю, Якова несут в госпиталь. С вашей медициной я не сталкивался и было бы неплохо осветить эту тему. Ничего противоестественного в том, что я буду около больного?
— Пожалуйста! Ради бога!
— И второе. Как-то в «Прейзподнеш пресс» промелькнуло объявление про курсы омоложения в Институте красоты… На Земле все руки не доходили…
— Ничего не имею против, только — за!! — Обрадовано застрекотал верховный Нечестивец. — Институт красоты в том же корпусе, что и госпиталь. Окажу содействие, дам команду поместить в одну палату с князем.
— А нельзя ли пригласить сюда и ту девушку, что к Вам насчет меня обращалась? — Задал волнующий его вопрос Ахенэев.
Наистрашнейшество отрицательно покачал головой.
— С сегодняшнего дня шестой круг находится в состоянии карантина. Прибыла комплексная экспедиция из глубокого космоса для установления дипломатических контактов и разрешения вопроса о сотрудничестве нечистых сил разных миров. Переговоры продлятся недолго… Вот тогда — пожалуйста. А пока — повремените…
— Инопланетяне, — заинтересовался Ахенэев. — Настоящие? Организуйте встречу — давно мечтаю!
— Для Вас, Владимир Иванович, сделаем исключение. Пришлю своих фельд-егерей. А пока — отдохните, поомолаживайтесь. Сеансы пройдете по ускоренному курсу, что доступно лишь высшей касте ада. Бесплатно.
29
— Ути, какая лапочка! Нагнись, в щечку поцелую.
— Отстаньте, больной. Вам нельзя шевелиться. Гипс еще не схватился. Захотите оправиться, позвоните, приду — помогу.
— Дурочка, чем же я звонить буду? Хвостом, что ли? И вообще, ты кто? Сиделка! Вот и сиди со мною рядом. Я столбовой дворянин и ответственный работник Чистилища, а также, как пострадавший от лап злодеев, заслуживаю такого внимания. Можешь передать своему начальству, что князь Загробштейн, для скорейшего выздоровления, остро нуждается в лежалке, сиделки ему недостаточно. Куда? Куда пошла? Ой!.. Уми-ра-ю!.. Немедленно помассажируйте мне хвост, его судорогой сводит! Во-во! И кисточку промой и расчеши!.. Ты обязана окружить меня теплом и заботой! Но, так как молодая и неопытная, окружить меня всего сразу не сумеешь, начинай с левой стороны. Тут как раз для тебя места хватит… Потом на правую переберешься: только кантуй осторожненько. Не хочешь надбавки к зарплате? Ну, тогда садись и — позируй?!
Яков был упакован в гипс и походил на мумию. Незагипсованными остались промежуток от хвоста до колен и морда. От переклонирования черт категорически отказался, заявив, что эти мощи, хоть и покалеченные — ему дороги, как воспоминание.
Владимир Иванович, начавший проходить курсы омоложения, несколько раз со стыдом ловил себя на мысли, что ему поминутно хочется смотреть в зеркало. Рука непроизвольно тянулась к голове, приглаживая начинающий густеть волосяной посев.
Палата, в которую поместили Ахенэева и черта, больше напоминала собой литерный номер отеля, чем помещение для проведения лечебных процедур.
Яков пришел в сознание довольно быстро и сейчас компенсировал свою вынужденную неподвижность тем, что болтал без умолку, рассказывая фантасту истории из своей загробной жизни.
В сиделки он потребовал, как минимум, кандидата медицинских наук, причем устроил строгий отборочный конкурс. Но среди них не оказалось длинноногой брюнетки с карими глазами, и князь Загробштейн милостиво разрешил полуобморочной от его претензий администрации поставить на это место девицу без ученой степени, но умеющую производить квалифицированный массаж и с требуемым экстерьером.
Бедной брюнетке, несмотря на то, что ее пациент был не в состоянии двигаться и не представлял абсолютно никакой опасности, приходилось подбираться к его кровати чуть ли не по-пластунски, на корточках, и так обслуживать привилегированного Якова.
После массажа Яков занимался тем, что упражнялся в живописи, рисуя с натуры акварельный портрет сиделки кисточкой своей единственной незагипсованной конечности.
— Ну-ка, босс, взгляни. По-моему, весьма недурственно. Немножко левый глаз не выписался, впрочем — и так сойдет. Дарю!
Черт взболтал бурую от красок воду в стоящей на полу стеклянной банке, стряхнул со своего «инструмента» излишек влаги, обмакнул его в черную краску и одним росчерком поставил в углу картины аляповатый автограф.
— Босс, эту работу я назову: «Кареглазая, внимающая стону измученной души». Ну где ты пропал, иди смотри.