Призма Сердца

– Конечно же, нет! Я уничтожу этот остров, если потребуется! – вставая из-за стола, закончив печатать текст, выдохнула девушка, – но не дам этим ублюдкам продолжать существовать со мной на одной планете.

88. – Восхитительно! Так и сказала?

– Всё верно, и через пару дней…

– Да, знаю, знаю!

– Её посадили вы, – с упором на конец предложения жёстко отчеканила Гелла.

Кенолд поставил гранёный стакан с несколько более громким стуком, чем это можно было сделать. – Ты хочешь инкриминировать мне то, что девушку лишили свободы? И вообще, – вздохнул экс-Император, – ты хотела получить от меня компромат на Харта, а вместо этого завела разговор об этой…

– Майе, – спокойно напомнила Гелла, – и разговор наш не только о Харте, но и о вас и обо всех, кто живёт на нашем острове.

– Положим что так. Тем не менее, чего вы ждёте от меня? – несколько дистанцировавшись, спросил Кенолд, – раскаяния? Или чтобы я выплатил ей компенсацию?

– Нет, мне нужно лишь ваше признание.

– Признание? Признание в чём, позвольте спросить? Я её за руки не хватал и в клетку не бросал, я в это время…

– Работали во благо Империи, это стандартная речёвка, – перебила его Гелла, – и всё же, беззаконие, что творят ваши же непосредственные слуги – ваша прямая ответственность, от которой, как бы вам ни хотелось, не уйти. Иначе просто не было смысла провозглашать себя Императором. Наш государь – это в первую очередь тот…

– Кто готов пожертвовать жизнью ради благополучия своего народа, я читал Кодекс, Гел, – немного оттаял Кенолд, – однако, поверь мне, я сделал гораздо больше живым, чем, если бы пытался что-то сделать в ином мире, ты меня понимаешь?

– Вас хотели убить? Кто? – моментально среагировала Гелла.

– Никто не хотел меня убить, я такого не сказал, – ушёл от прямого ответа Император, – я просто говорю, что, если не соблюдать особых субординаций, то кто знает, что случилось бы со мной, да и не только…

– То есть вы признаёте, что ваше назначение – всего лишь номинальное, и реальной власти вы не имели?

– Не совсем так. Понимаешь же сама, что Империя – это огромный механизм, и даже самая важная часть может быть в любой момент заменена, если из-за неё не могут нормально функционировать шестерёнки, что окружают её и…

– Тогда нужно заменить и их, – с вызовом бросила Гелла.

– И до каких пор ты бы стала менять все части целого? Пока не осталось бы ничего? Проще уж тогда купить новую машину, которая будет работать как нужно.

– Вы же понимаете, что народ – это не бездушный механизм, который…

– Да? – чуть ли не рявкнул Кенолд ,– а где был этот «небездушный народ», когда посадили твою Майю? Где он был, когда спалили Колизей? Ты хоть представляешь себе, что это значит? Если бы начались хотя бы какие-то волнения, тогда я бы смог пролоббировать законы и поправки в Кодексе, которые позволили бы снизить влияние советников и отряда…

– Так всё-таки они вам угрожали?

Кенолд опомнился и слегка смутился, чувствуя, что сболтнул лишнего.

– Всё, что я хочу сказать – на самом деле очень и очень простая вещь: можно долго, долго терпеть и сетовать на несправедливость и не показывать этого, а можно, как я, пытаться подняться и хоть чуточку повлиять на сковавший империю летаргический сон.

– Но вы всё-таки не смогли вытащить её оттуда.

– Конечно, потому что я один.

– Не драматизируйте.

– Могу тебе по пальцам пересчитать моих настоящих сторонников, людей, которым я безоговорочно доверяю, но от этого суть не изменится. Когда до массового сознания дойдёт простая мысль о своём положении, что их честь и достоинство, как людей, зависит только от них самих, то даже я, находясь на самом верху, не смогу ничего поделать.

– Лучше бы вы тогда позволили себя убить, – отрезала Гелла, – и этим подвигли бы людей на решительный шаг.

– Я тебя умоляю, моя дорогая, ты молода и импульсивна, темпераментна и… тебе не всё равно. Это хорошо, даже очень, я сам молодею, когда вижу тебя. Честно! Однако учти, что не все разделяют твою тягу к правде и самой жизни. И в конечном итоге эта страсть может сыграть с тобой злую шутку.

– Я не боюсь. Смерть – это не больно.

– Не попробуешь – не узнаешь, – устало вздохнул Кенолд, – но в данный момент речь не о тебе. Если уж называть всё своими именами – Кранк и монополия эфира смогут использовать твою, да и не только, гибель в своих корыстных интересах. И это нанесет людям ещё больше вреда, чем пользы, в конечном итоге. Поэтому ты должна взвешивать каждый свой шаг, каждую фразу, чтобы балансировать между тем, чтобы продолжать борьбу и не лежать в земле, и тем, чтобы не забыть ради чего ты начала всё это.

– А вы сами-то помните об этом?

Кенолд уставился поверх головы собеседницы, та обернулась и вместо традиционного портрета Императора в золотой рамке обнаружила совсем другое изображение.

– Да, вот так, просто, – улыбнулся Кенолд, – я не могу позволить, чтобы с моей семьёй что-то произошло, даже если мне будет иногда стыдно за то, что происходит по моей слабости. А возможно это и не слабость, а лишь попытка защитить то, что мне дорого. А ты, Гелла? У тебя есть то, что ты хочешь защитить?