Признаю себя виновным...

Получалось, что он добряк, благодетель бедняков. Она ведь никогда не считала его доходы, не знала, велики они или малы. Догадывалась, но только смутно, что некоторые его дела и делишки пахнут нарушением закона. Но отмахивалась от этих догадок. Случалось, конечно, что при встречах они ссорились. Тогда Зайнаб позволяла себе и намеки, и упреки. Но в душе была уверена — ее Мухтар хороший. Немного запутавшийся, но в основе вполне порядочный человек.

Утренняя сцена была ужасной. Такого глубокого падения Зайнаб не могла и предположить. И как раз со вчерашнего вечера Мухтар не называет ее иначе, как жена. Говорит, что они единое целое. Поминутно повторяет слово «счастье».

Он ее толкнул, ударил, он ее тряс, как грушу. Раньше ничего подобного не случалось. Но ведь раньше он и не называл ее своей женой. Так вот, что означает в его представлении женитьба! А в последний приход наговорил такого, что голова идет кругом.

«Мамочка, мама! — сидя на тахте и раскачиваясь всем телом, повторяла Зайнаб. — Да что ж это такое, к кому в руки я попала, кого выбрала себе в мужья!»

Утром, перед уходом на работу, он грозил убить, если только она пикнет. Сказал, что и она уже преступница. А потом запер. Два часа, не меньше, просидела она взаперти и думала, что не выдержит своего отчаяния и умрет. Ей даже приходили мысли о самоубийстве…

Сперва она попыталась выбраться из заточения. Но это оказалось невозможным. Окна были зарешечены… Зачем? Наверное, против воров. Тогда ей и пришла на ум горькая шутка: против воров, которые снаружи или которые внутри?

Она пробовала расшатать решетку. Но куда уж ей! Нажимала плечом на дверь — всё напрасно. Удивительно, она ни разу не заплакала. Зеркало отражало плотно сжатые губы, сведенные в раздумьи брови и глаза, в которых смешивалось выражение растерянности, ожесточения и в то же время решимости.

Да, в те два часа, до прихода Мухтара, ее решимость была твердой: любыми способами вырваться из лап этого чудовища. У нее ведь даже хватило догадки во-время замолчать, притвориться покорной. Он мог убить. Звериная ярость и звериный страх светились в его взгляде, когда он вцепился ей в горло. Вот даже следы пальцев на шее…

Она с омерзением вспомнила, как Мухтар сливал из порожних бутылок в стакан остатки водки, вина, коньяка… Брр, какая гадость! Но, как же это получилось, что, выпив, он не разъярился, а даже успокоился? Всё в этом человеке полно противоречий. Одно только совершенно бесспорно: у него грязная, отвратительная, бессовестная душа!.. Уйти, убежать от него, куда угодно. И никогда больше не встречать… А если будет преследовать, если начнет угрожать или станет мстить? Это даже не самое страшное. Страшнее, если он опять заговорит о любви и будет приставать и… если, вопреки всему, к ней вернется влечение…

Разве так не бывает? Разве нет женщин, связанных любовными узами с ворами и бандитами? Эти женщины и сами лишены совести и чести, сами преступницы… Но не родились же они такими! Просто не хватало сил порвать. Нет, избавиться, обязательно избавиться, вырвать из сердца!..

В это время и мелькнула у Зайнаб мысль уйти из жизни. Оставить записку и… покончить с собой. Но слишком сильна была в ней жажда жизни. Она была душевно здоровым человеком. Она даже и не начала писать записку. Довольно было посмотреть на бумагу, чтобы с дрожью от нее отвернуться.

И тут Зайнаб вспомнила: «Как же так? Разве имею я право распоряжаться своей жизнью? Ведь мое самоубийство развяжет руки Мухтару и погубит Анвара, погубит всю его семью — Сурайе, Ганиджона, милую и такую добрую ко мне Мухаббат!.. Нет, нет, это невозможно! Я должна предупредить преступление, помешать Мухтару!»

Эта идея вдохновила Зайнаб. На лице ее вновь появился румянец. Глянув на себя в зеркало, она увидела, как оживают, как загораются ее глаза.

Она ждала теперь Мухтара почти с нетерпением. Стала прихорашиваться, только для того, чтобы снова ему понравиться. «Увидев меня запуганной, зеленой от тоски, он не только не станет меня слушать, — он даже не глянет на меня… Потом, когда деньги будут возвращены, я скажу… Я заявлю ему категорически, что порываю с ним навсегда»…

Раздались торопливые шаги. Повернулся ключ в замочной скважине. Скрипнула дверь, и перед Зайнаб предстал Мухтар. Он остановился у порога, глядя на нее испытующим взглядом. И… улыбнулся. Лицо осветила прежняя хорошая улыбка, точно такая, какую он пускал в ход, когда хотел чего-нибудь добиться от Зайнаб. Например — послать в магазин, скупать дефицитные шелковые комбинации…

— Я тороплюсь, — сказал Мухтар. — Очень, очень тороплюсь. Меня ждет милиция. Да, не больше не меньше, как милиция из райцентра…

Зайнаб передернуло. Бог знает, не вообразила ли она, что собираются арестовать Мухтара. Он поспешил ее успокоить: