Признание. Стихи

Хороший был старик Саид Умэр,
Дубленый и серебряный татарин.
Все знал про лошадей и все умел
И был за то аллаху благодарен.

Весьма приметен, хоть и невысок,

Был скор и прям для старого мужчины,
И белый шрам бежал через висок,
Перерубая жесткие морщины.

Бывало, за день не раскроет рта,

Толчется меж коней, широкогрудый,
Батыя забубенная орда
В нем с турками перемешалась круто, —

И вышел ничего себе замес.

А в девяностые примерно годы,
Наехавши сюда из разных мест,
Томились барыньки — каков самец! —
На лоне расточительной природы.

Но тех забав сошел кизячный дым.

Запомнилось другое в полной мере:
Как раза два беседовал с Толстым
О лошадях, о жизни и о вере.

Мне было девять, шестьдесят ему.

И я за ним ходил, как верный сеттер,
В той, довоенной Гаспре, в том Крыму.
Годок стоял на свете тридцать третий.

Когда меня, плохого ездока, —

Не помогли ни грива, ни лука —
Конь сбросил, изловчившись втихомолку,
Тяжелая татарская рука
Мне на плечо сперва легла, легка,
Потом коню на трепетную холку.

Он примирял нас, как велел аллах,

И оделял домашней вкусной булкой,
Старик в потертых мягких постолах.
Ах, как же бредил я такой обувкой!

Но вышло расставаться. Ухожу.

Прощаемся в рукопожатье твердом…
Как было в сорок первом — не скажу,
Но вот что деялось в сорок четвертом.

В тех, главных, что-то дрогнуло усах.

Судов не затевали и для вида.
На «студебекерах» и на «зисах»
Та акция вершилась деловито.

В одном рывке откинуты борта.

В растерянности и с тоской немою
Стоял старик, не разжимая рта,
Глядел на горы, а потом на море.

С убогим скарбом на горбу в мешке

Сгрузился он с родней полубосою.
Нет, не укладывается в башке,
Что мог он к немцам выйти с хлебом-солью.

Быть может, кто и вышел. Этот — нет!

Не тот был норов, и закал, и сердце.
В степи казахской спи, татарский дед,
Средь земляков и средь единоверцев.

70-е

НА ОДНОЙ СОЛДАТСКОЙ СВАДЬБЕ